Старик и мо... (не Хемингуэй)
Список произведений IngvarRuricson
Старик и мо… (не Хемингуэй)
Автор: Стрельников Игорь Юрьевич, IngvarRuricson@Gmail.com
Старик был одинок тем особенным сортом одиночества, которое бывает только в крупных городах. Т.е. у него были живые дети, внуки, родственники, но все они либо уже забыли о нём, либо не хотели вспоминать. Поэтому он жил не просто замкнуто, а как-то отчуждённо. Он как будто не замечал перемен, застрял в ХХ веке. Изо дня в день вот уже более 60 лет он ходил в одну и ту же булочную, покупал одну и ту же столичную колбасу и, казалось, был вполне счастлив в своём замкнутом мирке, куда вытолкали его люди и обстоятельства.
Как-то раз дверь его комнатки в коммуналке без стука распахнулась и всё пространство радостным хрюканьем заполнил Димуня – здоровенный детина с копной рыжих вьющихся волос, обрамлявших круглое веснусчатое лицо. – Никак правнучек пожаловал, – с трудом вспомнил после долгого отсутствия внука старик. Последний раз потомок объявлялся в этой комнате, когда не хватало денег на мотоцикл в позапрошлом году, и надо было потрясти кубышку деда, чтобы «добро даром не пропадало».
Димуня, на котором можно было смело воду возить, учился на деликатном платном факультете на психолога и считал себя знатоком человеческой души. – Дед, я тебе подарок принёс, – со значительным видом прогудел внучёк, – будешь его кормить вилочкой из розеточки и он станет тебе настоящим другом. – Димуня, продолжая бубнить, быстро положил что-то маленькое на стол и – ну всё, дед, мне пора – мгновеннно испарился, так что даже запаха серы не осталось.
Старик с некоторой опаской подобрался к столу. Там между старомодным мраморным пресс-папье и зелёной «сталинской» настольной лампой матово поблёскивало чернотой какое-то странное существо. – Черепашка что-ли? Только почему без ножек, или ножки втянуты, – внук же сказал, друг. – Ишь ты диковинка. Может из Африки привезли или из Китая. Ну давай знакомиться, как же тебя зовут? – Моби…, моби… – чего он там бубнил? МобиДик – внезапно вспыхнуло ярко и образно светлое воспоминание детства. – Ну что ж, хорошее имя, только длинное очень.
Так Дик стал жить в комнате у старика. Каждое утро ровно в восемь часов он будил хозяина весёлой трелью, как у канарейки, только громче и радостней. Тот подходил к своему питомцу и, когда трель прекращалась, снисходительно тянулся за пальто – гулять значит хочешь. Ну пойдём гулять. – Старик заботливо, чтобы не замёрз, укладывал Дика за пазуху и отправлялся во двор. На улице, если погода была ясная, старик нежно извлекал своего любимца на свет божий, чтобы тот мог погреться на солнышке, и бережно, согревая своим дыханием, держа у щеки, подолгу рассказывал о своей трудной, но светлой жизни.
– Как-то стояли мы в Сталинграде в 42-м. Трудное было лето, бои тяжёлые и место гиблое. Бои те даже боями язык не поворачивается назвать. Бой – это когда планирование, диспозиция, манёвр, а тут стоишь неделями на месте под непрерывным огнём. Впереди враг, сзади метрах в трёхстах Волга – ни вперёд, ни назад, ни вбок. Где наши, где немцы никому не ведомо, зачастую своих от чужих отличаешь в последний момент, когда сойдёшься лицом к лицу.
К тому же, как в кипящем котле, всё постоянно меняется. Вот только вчера в доме напротив были немцы, отправляемся туда, чтобы поговорить с ними по-свойски, ан там уже разведгруппа из соседнего батальона слева. Или наоборот, ходим мы одной и той же дорогой по воду, территория вроде наша, тропинка не простреливается – долго ходим. А в один прекрасный день бац – и нет бойца. Немцы. Откуда они там образовались у нас в тылу, сквозь стены что-ли просочились, до сих пор понять не могу.
А впрочем, какие стены? Не передать, во что превратил супостат некогда цветущий город на Волге, как писали в довоенных газетах. Ни одной целой улицы, ни одного целого дома, ни одного полностью сохранившегося забора. И внутри этого хаоса битого кирпича и бетона враг – везде и нигде.
Вот почему каждый божий день отправляли нас на разведку. Говоря честно, разведкой это только называлось, хотя бы потому, что добываемые нами разведданные устаревали раньше, чем мы возвращались к своим. На самом деле план у командования был простой – стоять насмерть и при этом забрать с собой как можно больше врагов. Ни тебе стратегии, ни тебе тактики – просто убивай сколько сможешь, пока не убьют тебя.
Вот мы и ходили на эту страшную охоту, где зачастую, кто охотник, а кто жертва выяснялось лишь в последний момент. Смерть на войне вообще не в диковинку, а в Сталинграде 42-го к ней притираешься, как к чему-то обыденному. Ведь там она «рогатая» была повсюду. Пошёл боец в нужник, а назад никого; поднял кадку помыться, и поминай, как звали. Фронта, как линии, нет, тыла нет, словом, мешанина. Смерть уже не удивляла – жизнь удивляла.
Возвращаемся мы как-то с задания и слышу шуршит что-то в куче мусора возле входа в наш подвал. Рванул с плеча ППШ, взял на изготовку, думал фриц. Но уж очень маленькое что-то шевелилось впотьмах, а потом раздалось тоненькое – Мя-я-у. – Котёнок, откуда он здесь, как выжил в этом аду? Я ему – Кыш, кыш – нам здесь только домашних животных не хватало, а он не от меня, а ко мне. Мать-то, видать, убило, вот он и побирается по переднему краю. Солдаты народ суровый, гнали его, наверное – Кыш, да Кыш, – а при всём том сердце не камень, кто тушёнки кусочек даст, кто хлебушком угостит. Вот он и повадился.
Так появился у меня маленький друг – животинушка, да не просто так, а со своим готовым именем – Кыш. Везде и всюду ходил за мной, ели мы из одной миски, спал у меня за пазухой, даже на построении рядом в шеренге стоял. Не по уставу, но какое там построение в полуразрушенном подвале бывшего многоквартирного дома. Правда, армия есть армия – дисциплину надо соблюдать.
Вот только на задания я его с собой не брал. Война штука жестокая, мало ли что. Зато, когда возвращались, встречал он меня, как родного – и так подластится и эдак под руку подлезет. Даже стал я наш подвал про себя домом называть, потому что дом – это, где тебя любят и ждут. Однажды поступил приказ – Срочно выдвигаться, через два квартала фрицы образовались. – Я по привычке кладу Кыша на лавку, а он, странное дело, уходить не хочет, всё прыгает и прыгает и норовит за пазуху пристроиться. В общем, оставил я его в том подвале, даже прикрикнуть пришлось командирским голосом. Но глаза те кошачьи, верные, жалобные, просящие стоят передо мной, как живые, до сих пор.
Бой, как назло, выдался тяжёлый – вернуться в тот же день не случилось. А когда всё закончилось, то «дома» моего уже не было. Возвращаемся, глядь, а на месте подвала нашего только куча щебня почерневшего. Видать мина крупнокалиберная угодила, и тишина…
Тут уж не знаю почему, крышу-то у меня и снесло. Людей терял, товарищей боевых, а тут котёнок. Знамо, посторонний он был в той мясорубке. Небритые мужики, пропахшие порохом и махоркой – свои, а этот тёплый, пушистый комочек счастья – чужой. Не должен был он там быть. Вроде бы котёнок и котёнок, мало ли таких, но понимаешь, Дик, это был мой котёнок.
Как немудрящий алтарь покосившейся церквушки в родной деревеньке, вроде и не веришь, а живота не пожалеешь, чтобы защитить. А я не смог! Вот и полез я на ту кучу щебня в полный рост – Кыш, кыш! А в ответ, только развалины кругом пустыми глазницами окон таращатся и тишина. Ни души, ни жизни, только запах гари и тлен.
Башка моя садовая! В Сталинграде 42-го ходить в полный рост строго возбраняется, всё бегом, да ползком, да пригнувшись. Выстрела я не слышал, только рука как-то неестественно дёрнулась, взлетела куда-то вверх и плетью рухнула вниз. Плечевую кость с хрустом переломило, словно спичку, а потом я почувствовал удар, как от парового молота на заводе, и опракинулся с горки вспять. Это меня и спасло. Пока немецкий снайпер перезаряжал оружие, я уже скатился из зоны обстрела.
Так что теперь у меня должок, и, видать, чтобы я его погасил, Господь на излёте жизни дал мне последний шанс – тебя, Дик. Уж теперь я тебя не брошу. – Дик в ответ засветился, заголосил, будто понял всё, что говорил старик.
На третью ночь, как подружились они, случилась беда. Спит старик и сквозь сон слышит, что кто-то, то ли пищит, то ли тявкает, жалобно так, по всему видно страдает. Просыпается, а это Дик – Пик-пик, через минуту снова – Пик-пик. Подскакивает, дрожа от волнения, в руки берёт – Что же это с тобой, как же это тебя угораздило? – и тут, как кипятком ошпарило, – Так ты же голодный!
Многие существа питаются не каждый день: кродилы, к примеру, раз в неделю, а пиявки вообще раз в год, но совсем не есть не может, конечно, никто. Как же это я запамятовал. Что-то там Димуня про вилочку говорил с розеточкой. Поискал глазами на столе, и верно – вилка-то вилка, да только электрическая и точно, под электрической розеткой пристроена. Странно это. Так ведь есть же рыбы электрические – скат, угорь – может этот электричеством и питается? Поэтому и светится, когда поёт, как светляки весной на Кубани. Какой только экзотической живности не живёт на белом свете, особенно в тропиках.
Сказано – сделано. Старик быстро вилку в розетку воткнул, другой конец шнура в ротик Дику, маленькое отверстие с одного конца, вставил. Как же сразу он воспрял, повеселел и как-то порозовел весь. Засветился так радостно, жаловаться сразу перестал, разве что не причмокнул от удовольствия.
Больше проблем с Диком не было. Жили они душа в душу, Дик с утра голос подаёт, а старик ему про жизнь рассказывает. Жили не тужили, да, к сожалению, недолго.
Как-то днём в коридоре коммуналки проявилось некоторое оживление – шаркающие шаги, перешёптывание, поскрипывание открываемых осторожно дверей, сдавленные женские возгласы и мужской басовитый шёпот. Какая-то безликая масса, глухо гася голоса, медленно, но неотвратимо, как потоп, надвигалась на дверь старика, пока не застыла перед ней в гробовой тишине. Вежливый вкрадчивый стук в дверь распорол молчание, словно очередь из пулемёта. – Здравствуйте, мы из раймедсанслужбы, можно к вам? – На пороге комнаты, как два белых гриба, выросли здоровенные санитары в халатах. По-хозяйски оглядев жилплощадь и обнаружив у окна старика, уже совсем другим обыденно-повелительным тоном – Всё, дед, собирайся, мы за тобой. – Старик заледенел, сгорбился, как под обстрелом, затравленно оглянулся и… понял всё. – Вот и моя очередь пришла, – пробормотал он, – А я, дурак, думал, что уже пронесло, – и спокойно, как на фронте, стал собирать зэковский узелок.
Санитары, видя, что клиент попался тихий, перестали, как атланты, подпирать дверной проём и медленно отдрейфовали внутрь комнаты. В дверь потихонечку начали опасливо просачиваться люди. Диву даёшься, как дурные новости быстро распространяются в массах. Сначала соседи по коммуналке, потом жильцы из других квартир, в конце концов комната и коридор заполнились толпой знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых личностей, сгоравших от неуёмного желания узнать, что происходит.
Собрав нехитрый скарб, старик оглядел, прошаясь, свою комнату. И вдруг замер, будто упершись в стену. Его взгляд упал на Дика. – Неужели опять? – прострелила голову мысль. Санитары напряглись, как сторожевые псы, но с места не тронулись. И тут он заговорил. Старческим упавшим голосом, просительно заглядывая в глаза соседям, – Люди добрые, возьмите дружка моего, у меня тут животинушка, не бросайте, пропадёт ведь, помогите..! – Но толпа холодно обступала его, молча глядя внутрь себя. Как тогда в 42-м, только безмолвные развалины вокруг – развалины людей.
– Ну всё, дед, пора, – санитары бережно, но твёрдо взяли его под локотки и вывели прочь. На улице перед подъездом тоже успела собраться толпа зевак, так что дед со своим «эскортом», как через строй, проходил сквозь шпалеры любопытствующих. Он всё кланялся и просил, но ответом и тут была тишина. Постепенно взгляд человека, не раз прямо смотревшего в глаза смерти, стал гаснуть и потухать…
– Да как же вы можете!!! – девичий вскрик, взлетел над толпой, как свисток паровоза. Оксанка, девушка лет 17 из соседнего подъезда, будто птичка с ветки, откуда-то сзади сорвалась к подъездной двери. Растолкала заднюю шеренгу любопытствующих, затем переднюю, дёрнула дверь раз, второй. Тяжёлая створка с шелестом распахнулась. Красное пальтишко с белой оторочкой взлетело на этаж. Теперь через коридор коммуналки, в котором всё ещё топтались соседи, провожавшие Оксану недоумёнными взглядами. Так, комната – его комната! Девушка быстро хватает что-то со стола и стремглав бежит на улицу.
Санитары тем временем деловито подвели старика к медицинскому УАЗику и, чуть повозившись с замком, распахнули перед ним заднюю дверцу. И хотя машина была белая, вид у неё был какой-то коричневый. Вот и «воронок», по давней привычке подумалось старику. Сгорбленный в машине силуэт скрыла собой захлопнувшаяся стальная дверь, и только его жертвенно-спокойное какое-то отрешённое лицо ещё проглядывало через маленькое окошечко над жирным красным крестом.
– Нет! Стой!! Так нельзя!!! – Оксана выбежала на бетонное крыльцо и рванулась вслед за машиной. Та медленно набирала скорость – в этом старом дворе санитары боялись поцарапать дорогущие иномарки, стройными рядами торчавшие вдоль домов. Она могла видеть его лицо, он видел её – их взгляды встретились. И тут раздалась трель – чистая, радостная, победная – это был Дик. Старик тоже услышал своего маленького друга и скрюченный прильнул к стеклу. Слёзы потекли по морщинистым щекам, – Узнал, вспомнил, родной.
Она увидела, поняла, почувствовала и вздёрнула руку как можно выше – Дик разорялся вовсю и весь светился, как от счастья. Ну теперь всё, теперь можно и помирать, – думал, плача про себя, старик, потому что знал – Дик в надёжных руках.
Машина проехала арку, завернула на улицу и, с чистой совестью прибавив газу, скрылась за поворотом. Оксана, замедляя шаг, опустила руку и поднесла МОБИЛЬНИК старика к уху. В трубке раздался грудной женский голос – Бригада номер 13!? Почему молчите? Как, отвезли больного в психбольницу? – Не зевать, не зевать, мальчики – работы много. – Оксана уже собиралась ответить, но ком упрямо встал в горле и ей удалось только прошипеть – Д- п-шли вы… – и слёзы водопадом брызнули из её глаз.
А тем временем за углом замаячила огненно-рыжая, будто от адского пламени зажжёная, шевелюра, и там к обоюдному удовлетворению завершался другой телефонный разговор.
– Вот, вот абсолютно невменяемый, я же вам написал! Теперь сами убедились?
– Да что вы говорите, каждый день значит звонили, а он?
– Да ну, неужели телефону сказки свои рассказывал! Он эдак и человека может убить, ежели пригрезится ему чего.
– Ну изолировали и слава богу, спасибо вам, – а потом, отключившись, – Да и добро пропадать не будет, комнатка-то, в общем, неплохая.
P.S. Согласно законодательству РФ, для признания старого человека невменяемым достаточно заявления соседей или родственников и коротенького освидетельствования районным психиатром.
Автор IngvarRuricson
Список произведений >>
Список публикаций >>
Тест: А не зомбируют ли меня? Тест: Определение веса ненаучности
| Обнаружен организм с крупнейшим геномом Новокаледонский вид вилочного папоротника Tmesipteris oblanceolata, произрастающий в Новой Каледонии, имеет геном размером 160,45 гигапары, что более чем в 50 раз превышает размер генома человека. | Тематическая статья: Тема осмысления |
Рецензия: Рецензия на статью | Топик ТК: Дисциплина и сила воли |