в чем именно тебе это показалось? конкретно?

>>Разум цепляется за свою собственную активность и отказывается понять смерть. Чувство переживания себя в других — такая же попытка зацепиться.

Это попытка найти утешение в иллюзии решения вопроса - только в случае не понимания из чего, собственно, состоит собственный разум :) Буквально все, чем мы оперируем в мыслях, состоит из общепонимаемых элементов культуры взаимоотношений, воспринятых в ходе становления личности, обкатанных во всех случаях общения. Они сплетают уникальные, самобытные мысли, образы восприятия, значимость. И этот пласт намного выше, чем пласт нeпосредственного восприятия индивидуума, формируемый в первые несколько лет жизни, то, о чем говорилось в примере его рецидива у взрослого:

Стивен Д., 22 лет, студент-медик, наркоман (кокаин, PCP, амфетамины).
Однажды ночью - яркий сон: он - собака в бесконечно богатом, "говорящем" мире запахов. ("Счастливый дух воды... отважный запах камня"). Проснувшись, обнаруживает себя именно в этом мире ("Словно все вокруг раньше было черно-белым - и вдруг стало цветным").
У него и в самом деле обострилось цветное зрение ("Десятки оттенков коричневого там, где раньше был один. Мои книги в кожаных переплетах - каждая стала своего особого цвета, не спутаешь, а ведь были все одинаковые"). Усилилось также образное восприятие и зрительная память ("Никогда не умел рисовать, ничего не мог представить в уме. Теперь - словно волшебный фонарь в голове. Воображаемый объект проецирую на бумагу как на экран и просто обрисовываю контуры. Вдруг научился делать точные анатомические рисунки"). Но главное - запахи, которые изменили весь мир ("Мне снилось, что я собака, - обонятельный сон, - и я проснулся в пахучем, душистом мире. Все другие чувства, пусть обостренные, ничто перед чутьем"). Он дрожал, почти высунув язык; в нем проснулось странное чувство возвращения в полузабытый, давно оставленный мир.
- Я забежал в парфюмерную лавку, - продолжал он свой рассказ. - Никогда раньше запахов не различал, а тут мгновенно узнавал все. Каждый из них уникален, в каждом - свой характер, своя история, целая вселенная.
Оказалось, что он чуял всех своих знакомых: - В клинике я обнюхивал все по-собачьи, и стоило потянуть носом воздух, как я не глядя узнавал два десятка пациентов, находившихся в помещении. У каждого - своя обонятельная физиономия, свое составленное из запахов лицо, гораздо более живое, волнующее, дурманящее, чем обычные видимые лица.
Ему удавалось, как собаке, учуять даже эмоции - страх, удовлетворение, сексуальное возбуждение... Всякая улица, всякий магазин обладали своим ароматом - по запахам он мог вслепую безошибочно ориентироваться в Нью-Йорке.
Его постоянно тянуло все трогать и обнюхивать ("Только наощупь и на нюх вещи по-настоящему реальны"), но на людях приходилось сдерживаться.
Эротические запахи кружили ему голову, но не более, чем все остальные - например, ароматы еды. Обонятельное наслаждение было так же остро, как и отвращение, однако не в удовольствиях было дело. Он открывал новую эстетику, новую систему ценностей, новый смысл.
- Это был мир бесконечной конкретности, мир непосредственно данного, - продолжал он. - Я с головой погружался в океан реальности.
Он всегда ценил в себе интеллект и был склонен к умозрительным рассуждениям - теперь же любая мысль и категория казались ему слишком вычурными и надуманными по сравнению с неотразимой непосредственностью ощущений.
Через три недели все внезапно прошло. Ушли запахи, все чувства вернулись к норме. Со смесью облегчения и горечи Стивен возвратился в старый невзрачный мир выцветших переживаний, умозрений, абстракций.
- Я опять такой, как раньше, - сказал он. - Это хорошо, конечно, но есть ощущение огромной утраты. Теперь понятно, чем мы жертвуем во имя цивилизации, от чего нужно отказаться, чтобы стать человеком. И все-таки это древнее, примитивное нам тоже необходимо.

А выше этого - мир общеразделяемых символов общения, что невольно считается сутью своего Я. Мозаика этих понятий, переносимая одной личностью в другие, вовсе не обязательно может существовать именно в данном теле...

чтобы идеи не превращались в драму, стоит подходить к ним методологически корректно и с пониманием механизмов явления, а не фантазируя безапеляционно как это проделал Михаил Батин: "В теле человека нет рубильника, который в назначенный час отключал бы жизненные функции. Продолжительность жизни ограничена скоростью старения клеток, тканей и органов. ". Судя по сказанному, он смутно представляет факторы, определяющие цикл функциональности (жизни) организма. А уж про самоосознание имеет еще более смутные представления.

Не только и не столько теломеры определяют цикл жизни вида, а - общая последовательность его развития. Яблоко должно стать красным и отпасть. Мы должны пройти те стадии, которые уже не вернешь, прийти к старости и умереть в определенном возрастном диапазоне. Другие виды - в другом. Вороны в неволе живут 75 лет, а попугай - 15. Этот параметр оптимизируется видовой эволюцией.

В хранилище пересылать только избранных или всех поментально? :)

Вот прикинем, что мы коннектимся там к Ньютону и пытаемся получить какую ни на есть пользу. Он начинает задвигать идею бого-механики вселенной и закашливается при упоминании какого-то искривления метрики под действием гравитации и, тем более суровеет на слове квант.

Или это не просто хранилище, но и училище? где Эйнштейн, наконец, прижимает телепортующих фантазеров и взирает своим аватаром строго и победоносно высунув тот еще свой дерзкий язык?

Честно, не вижу способа развивать очень уже сложные и  специализированные цепи мыслительных автоматизмов. Все труднее будет вспоминаться и все реже моменты осознания нового...