|
- Александр Леонидович, мы привыкли Вас знать
только как сектоведа. Но, наверное, круг ваших интересов значительно
шире?
- По основному образованию я историк, занимался историей
Церкви. И сейчас стараюсь следить за публикациями, например, связанными с
Византийской историей. Кроме того, у меня есть и филологическое
образование. Но, к сожалению, читать художественную литературу просто для
удовольствия удается редко, только когда болею и лежу в постели. А вообще,
заниматься только делами, связанными с сектами, очень утомительно,
необходимо переключаться, отвлекаться. Хотя получается так, что и
художественную литературу читаю, связанную с моей работой. Необходимо
отслеживать все новинки, которые претендуют на статус культовых. Меня
часто просят оценить ту или иную книгу. Секты, пытаясь завербовать людей,
часто ссылаются на современные «бестселлеры».
Кроме того, свою
деятельность я считаю миссионерской, поэтому должен знать культурное поле:
что, например, читает молодежь. Своим студентам я рекомендую Умберто Эко,
особенно «Маятник Фуко» - для того, чтобы понять, что такое современный
оккультизм. Взгляд этого писателя на оккультизм правильный и трезвый, для
многих это, как холодный душ.
Я люблю Толкиена, но читаю его в
оригинале: переводы все же неадекватны.
А любимый мой писатель русской
литературы – Достоевский. Он сыграл огромную роль в том, что я стал
православным верующим.
- Расскажите, как Вы пришли к вере?
-
К вере я пришел в эмиграции. Пятнадцать лет прожил вне России. Большей
частью в Америке, а когда учился, писал докторскую – в Германии, в Италии…
А к вере я пришел в Америке, крестился в православной церкви в Нью-Йорке,
в маленьком храме Христа Спасителя. Там есть такой храм, который русские
эмигранты построили именно тогда, когда был разрушен храм Христа Спасителя
в Москве. Это было своего рода ответом на разрушение московского храма. И
в православной духовной академии я учился в Америке. Америка мне многое
дала, но сейчас мое место в России.
- Немало людей мечтает уехать в
Америку, а Вы – вернулись…
- Вернулся, потому что считал себя
политическим эмигрантом, а не экономическим переселенцем. Когда жил там,
шутил, что Вавилонское пленение дольше семидесяти лет не длится, и потом
вдруг все так и получилось. И я почувствовал, что мне необходимо
вернуться. На самом деле, если не говорить каких-то возвышенных слов,
просто моя жизнь тут гораздо осмысленнее. Это моя родина, и то, что я
делаю в России, имеет гораздо больший смысл, нежели в том, что я бы делал,
если бы остался там. Но я не жалею о тех пятнадцати годах, они мне дали
очень многое.
- По образованию вы историк. Почему же занялись
сектоведением?
- Вернувшись из эмиграции в 1992 году, я стал
работать в Отделе религиозного образования и катехизации Московской
патриархии. Священник, в сектор которого я попал, отец Глеб Каледа, как-то
сказал, что в России возникла проблема сект, а заниматься ею некому.
«Поскольку вы долго жили на Западе, откуда они к нам идут, то, наверняка с
проблематикой знакомы больше, чем мы. Кроме того, знаете западные языки,
и, соответственно, могли бы с этим справиться». Тогда я наотрез отказался,
сказал, что этим никогда не интересовался, и вообще я очень кабинетный
человек. Отец Глеб не настаивал.
Но потом, почти сразу, я увидел, что
в церковь стали приходить матери, чьи дети стали жертвами сектантства.
Очень жалко было этих женщин, а что делать и как помочь, я не знал. Стал
пытаться немного консультировать, ходить с ними по инстанциям. Потом
решил, что стоит провести семинар по Богородичному центру – самой
агрессивной, опасной тогда секте. Интересно, что именно на этом семинаре
впервые прозвучал термин «тоталитарная секта», который я употребил,
совершенно не думая, что первый его употребляю. И сразу это выражение
прижилось, его стали употреблять все. Семинар прошел очень успешно, после
него мне стали звонить журналисты, и поневоле пришлось заняться изучением
сектантства.
- Мало кто решается углубляться в эту проблему,
слишком тяжелая, неблагодарная работа. Вам, наверное, тоже очень
сложно?
- Сложно. Но кто-то должен этим заниматься! Ощущаю, что то,
что я делаю – это «духовная ассенизация». Я – ассенизатор. Конечно, все
время копаться в нечистотах тяжело, но, с другой стороны, если этого не
делать – нас затопит. И делаю это я по послушанию. Это мое церковное
послушание. Каждый в Церкви делает свое дело. Церковь – это единый
организм, и каждый член этого организма исполняет свои функции. Важно, что
каждый исполняет что-то на своем месте, и все друг за друга молятся.
Поэтому я всегда прошу у всех молитв.
- Ощущаете молитвенную
поддержку?
- Очень, особенно в трудные моменты. Я помню самый
первый большой судебный процесс, когда целая группа сект подала на меня в
суд. Тогда это было очень тяжелое для меня время. Сам процесс длился в
общей сложности около года со всей предсудебной и послесудебной стадиями.
Самая активная фаза длилась 6 недель. Все 6 недель я ходил в зал суда – с
10 до 18 часов там сидел в постоянном напряжении, а вечером нужно было
готовиться к следующему заседанию. Но все же я вспоминаю то время как одно
из самых счастливых в моей жизни. Потому что молитвенная поддержка
чувствовалась как никогда, даже физически. И письма шли, и деньги люди
жертвовали, чтобы нам оплатить расходы. Но молитвенная поддержка настолько
ощущалась, что не было никаких сомнений в том, что то, что мы делаем –
правильно.
- Что самое важное для вас в личной жизни?
- Моя
семья. Она небольшая – жена и маленькая долгожданная дочь. К сожалению, со
своей семьей я бываю не так часто, как хотелось бы, потому что приходится
часто уезжать из Москвы.
У вас много друзей?
- Достаточно
много, хотя они рассеяны по разным городам и разным странам. Самые дорогие
мне люди – в разных местах. В Америке осталось несколько близких друзей, в
Париже, в Германии, в Новосибирске, несколько человек в Москве. Раньше, в
молодости, я очень много общался, но сейчас, к сожалению, физически не
хватает времени на то, чтобы часто встречаться, видеться с друзьями. Но мы
поддерживаем контакт, ощущаем нашу дружбу и единство: оно
остается.
- Чем конкретно занимается ваш религиоведческий Центр?
Что он из себя представляет?
- У нас есть помещение, богатая
библиотека с сектантской и антисектантской литературой (мы называем ее
«гурутекой»), большой архив – бумажный и электронный. Помимо этого
постоянно отслеживаем информацию в интернете. Поддерживаем связи с
различными противосектантскими организациями нашей страны и за рубежом,
принимаем звонки от людей с вопросами, просьбами. Ездим с лекциями по всей
стране, публикуем статьи, книги, работаем со СМИ.
Противосектантская
работа, грубо говоря, делится на три этапа. Первое - ПРОФИЛАКТИКА (то, чем
мы занимаемся по преимуществу: лучший способ выйти из секты – туда не
попадать). Это сбор информации, обработка и распространение ее. Люди, если
больше бы знали о сектах, туда бы не попадали. Второй этап –
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ. Работа с индивидуальными сектантами для того, чтобы
помочь им выйти из секты. Когда я работаю с ними, моя главная задача даже
не вытащить человека, а заставить его задуматься. Чтобы он думал сам. Мы
занимаемся консультациями по выходу, просто потому что этим мало кто
занимается. Нам удается встречаться с сектантами, и Божией милостью нам
удается как-то помочь. В среднем, каждого второго из тех, кого к нам
приводят, удается из секты вытащить. И третий этап, которым у нас в стране
вообще не занимается, к сожалению, никто, это РЕАБИЛИТАЦИЯ: помощь
человеку, который уже вышел из секты. А выходят люди оттуда с очень
большими проблемами: разрушенным здоровьем, полной социальной
неопределенностью, с душевными и духовными проблемами. Тут нужна серьезная
квалифицированная помощь целого ряда специалистов: психологов, психиатров,
юристов, социальных работников, священников.
- Расскажите
какую-нибудь историю с хорошим концом…
- Есть такое время, которое
мы называем «сезонными обострениями». Это несколько месяцев в году, когда
по той или иной причине увеличивается количество звонков в наш Центр.
Например, сентябрь. Звонят родители из разных городов со стандартной
историей: ребенок окончил школу, поехал поступать в столицу, позвонил
домой, сообщил, что не поступил, но познакомился с хорошими людьми – и
пропал. Целый ряд сект дежурят возле доски объявлений с результатами сдачи
экзаменов в вуз, подкарауливают не поступивших ребят и вербуют их. Дети
переживают стресс от неудачи, и завербовать их несложно. Однажды у нас
раздался звонок из Самарской области, из небольшого города. Мальчик уехал
в Питер поступать – и исчез. Родители почувствовали, что виной этому
секта, разыскали наш телефон. Я предположил, что их сын попал к мунитам.
Дал телефон родительского комитета Петербурга, они туда поехали, получили
список всех мунитских квартир, прошли по ним и отыскали своего сына.
Мальчику, к счастью, еще не было 18 лет, поэтому родители смогли насильно
его забрать, а муниты не имели права его задерживать. Утром завербованного
уже доставили к нам в Центр. Я стал работать с этим юношей. Он сидел со
стеклянными глазами, говорил: «Вы лжец, ничего слышать от вас не желаю».
Было очень тяжело, мы говорили очень долго. И все бесполезно. Но в
какой-то момент, когда юный сектант сказал «Мун – мой истинный отец»,
отец, который сидел рядом, видимо, сильный и волевой человек, встал,
отвернулся к стене и зарыдал. И эти слезы совершили чудо - пробили стену.
Что-то в душе молодого человека стало шевелиться, и это отразилось в
глазах. Это потрясающий момент, когда видишь, как в стеклянных глазах
появляется первая мысль. Слава Богу, после этого все пошло хорошо. Вечером
юноша уехал с родителями домой. Через год вернулся в Москву, поступил в
вуз, заходил к нам.
Мы привыкли говорить о «борьбе с сектами».
Правомерно ли это? Нужна ли эта борьба? Может, лучше просвещать?
-
Люди боятся слова «борьба». Но очень важно подчеркнуть: что такое борьба с
сектами. Ни в коем случае нельзя, чтобы борьба с сектами переходила в
борьбу с сектантами. Мы не боремся против людей. Мы боремся против
бесчеловечных организаций, которые подавляют людей, эксплуатируют их,
обманывают. Сектанты – это несчастные люди, которые стали жертвами
тоталитарных организаций. Поэтами наша борьба против сект – это борьба за
сектантов, за каждого из них, для того, чтобы отвоевать их. Я думаю, что в
этом контексте употребление слова «борьба» вполне нормально.
- Что
бы Вы посоветовали людям, решившим посвятить себя деятельности против
тоталитарных организаций?
- Практических советов очень много. Но
главное – один из основных аспектов в работе с сектоведением – это война.
А война – это обмен ударами. И очень важно, чтобы не озлобилась душа.
Нужно понимать, что воюем мы не против людей. Важно помнить главный
святоотеческий принцип «ненавидь грех, а не грешника». А то постоянно
возникает опасность увлечься и начать воевать против человека. Необходимо
успеть вовремя себя поймать и остановить. Ведь мы работаем для того, чтобы
помочь человеку, а не для того, чтобы его уничтожить.
Валентина
МУЗЫКИНА
|