ПРИРОДНЫЕ   ФЕНОМЕНЫ БИОЛОГИЧЕСКОЙ АНТИГРАВИТАЦИИ И НЕВИДИМОСТИ У НАСЕКОМЫХ И ЭФФЕКТ ПОЛОСТНЫХ СТРУКТУР ГРЕБЕННИКОВА

 

("Полет" - V глава из книги В.С. Гребенникова "МОЙ МИР")

---

 Весной 2001 г. ушел из жизни Виктор Степанович Гребенников.

Вечная память об этом выдающемся ученом-естествоиспытателе останется в наших сердцах.

Вступительный комментарий Ю.Н. Чередниченко, ст. н.с. лаборатории биофизики НИИ Общей патологии и экологии человека СО РАМН

Виктор Степанович Гребенников - ученый-естествоиспытатель, профессиональный энтомолог, художник и просто всесторонне развитый человек с широким спектром интересов. Многим он известен как первооткрыватель эффекта полостных структур (ЭПС). Но далеко не все знакомы  с его другим открытием, также заимствованным из числа сокровенных тайн живой Природы. Еще в 1988 г. им были обнаружены антигравитационные эффекты хитиновых покровов некоторых насекомых. Но наиболее впечатляющий сопутствующий феномен данного явления - это феномен полной или частичной невидимости или искаженного восприятия материального объекта, находящегося в зоне компенсированной гравитации. На основе этого открытия, с использованием бионических принципов, автор сконструировал и построил  антигравитационную платфому, а также практически разработал принципы управояемого полета. со скоростью до 25 км/мин. С 1991-92 года устройство использовалось автором как средство быстрого передвижения.

 

Биогравитационные эффекты - это широкий спектр природных явлений, по всей видимости, свойственный не только некоторым видам насекомых. Из многочисленых феноменологических данных известны случаи понижения веса или полной левитации материальных объектов во время направленного произвольного психо-физического воздействия человека (психокинез), левитация йогов, практикующих трансцендентную медитацию по Махариши. Известны случаи левитации медиумов во время спиритических сеансов. Но было бы ошибкой думать, что подобные возможности дарованы только одаренным от природы людям. По моему убеждению - это недостаточно изученная общебиологическая закономенрность. Как известно, в состояниях сомнабулического автоматизма (лунатизма), вес человека значительно снижается. Так сомнамбул весом до 80 - 90  кг во время своих ночных путешествий может проходить по тонкой досточке, наступать на лежащего в соседней койке человека, не причиняя ему физически неприятных ощущений (кроме испуга). Некоторые клинические случаи генуинной эпилепсии во время малых  (бессужорожных) приступов часто приводят к кратковременной обратимой трансформации личности (в народе называемой  одержанием), когда худенькая, истощенная болезнью девушка или 10 летний мальчик приобретают физические возможности тренированного атлета. Сейчас этот психологический феномен получил название мультиперсональности или множественной личности, т.к. он значительно отличается от классических вариантов эпилептического симптомокомлекса  Такие клинические случаи хорошо известны и описаны. Однако, феномены, сопровождающиеся изменением веса человека или материальных объектов далеко не всегда имеют место в условиях патологического функционирования организма.   Здоровые люди   в состояниях острого психологического стресса, связанного с угрозой жизни или доминирующей мотивацией экстренного достижения, какой-либо жизненно важной цели,  способны   непроизвольно преодолевать непреодолимые в обычном состоянии препятствия, поднимать огромные тяжести и т.д. Обычно это пытаются объяснить экстремальной мобилизацией мышечной силы, хотя точные расчеты не согласуются с подобными предположениями. По-видимому, биоантигравитационные механизмы особенно развиты у спортсменов (прыгунов в высоту, тяжелоатлетов, бегунов). Результативность их спортивных достижений во многом (если не в основном) определяется не столько степенью тренированности, сколько предстартовой психологической подготовкой. Если бы была поставлена корректная научная задача исследования аномалий веса человека в различных психофизиологических  состояниях и создана аппаратура динамического мониторинга веса, мы бы получили вполне объективную информацию об этом необычном явлении. Известны также явления, кратковременного увеличения массы биологических объектов, включая человека, не связанных с массопереносом.

Книга В.С. Гребенникова написана в высокохужожественном стиле и иллюстрирована самим автором.  Она является своеобразной "дактилограммой" системы духовных ценностей, экологического мировоззрения  и энтомологической автобиографией автора. Конечно, многими читателями книга будет воспринята, не более чем   популяризованное обобщение 60-летнего опыта наблюдений специалиста в области секретов мира насекомых, приукрашенное элементами научной фантастики. Но это глубокое заблуждение. Будучи хорошо знакомым с Виктором Степановичем и его работами не по наслышке (да и живем мы не более чем в 10 км друг от друга), я могу сказать, что не видел более научно добросовестного, честного исследователя и талантливого ученого - экспериментатора.

Известен Гребенников,  также, и довольно широко, в т.н. научном андеграунде (т.е. в той части передовой Российской научной мысли, которая всячески преследуется в официальных акакдемических кругах). Так, например, в Новосибирскрм отделении СО РАН создан комитет по борьбе с лженаукой, жертвами которого стали многие талантливые ученые нашего Академгородка. Такова же ситуация и в Россельхозакадемии. Поплатиться рабочим местом научного сотрудника или заведующего лабораторией (невзирая на научную степень и звания) можно, довольно   легко. Достаточно опубликовать в каком-либо научном сборнике или материалах конференции статью, например, об эволюционном значении антигравитационных механизмов у насекомых.

Но, открытия такого масштаба, по моему глубокому убеждению, не должны быть похоронены в рукописях только потому, что прагматизм в науке пока у власти. Пусть эта научно популярная книга будет для них "научной фантастикой". У каждого своя вера. Но имеющий глаза - да увидит. Ведь катастрофизм как в эволюции живой природы так и в природе человеческого познания - это и есть коренная ломка старых представлений, опережающая теоретические прогнозы. Фанатическая вера и идолопоклонничество роднит нашу теперешнюю академическую науку с языческой религией. Но  гармоническое (в смысле пневматосферы П. Флоренского) развитие не возможно без разрушения старых стереотипов на основе глубокого познания мудрости и опыта предшествующих поколений.

 

---

 

 

   Я положил сверху картонку — ощущения те же. Крышку от кастрюли — будто ее и нет, и это «что-то» пронзает преграду насквозь. Следовало немедленно изучить феномен. Но что я мог сделать дома без каких бы то ни было физических приборов? Исследовать гнездышки помогали мне сотрудники многих институтов нашего ВАСХНИЛ - городка (в Новосибирске). Но, увы, приборы не реагировали на них нисколько: ни точнейшие термометры, ни регистраторы ультразвука, ни электрометры, ни магнитометры. Провели точнейший химический анализ этой глины -ничего особенного. Молчал и радиометр... Зато руки, обычные человеческие руки — и не только мои! — явственно ощущали над гнездовьями то тепло, то как бы холодный ветерок, то мурашки, то тики то более густую, вроде киселя, среду; у одних рука «тяжелела», у других будто что-то подталкивало ее вверх; у некоторых немели пальцы, сводило мышцы предплечья, кружилась голова, обильно выделялась слюна. Сходным образом вел себя пучок бумажных трубок,

сплошь заселенных пчелами-листорезами. В каждом тоннеле помещался сплошной ряд многослойных стаканчиков из обрезков листьев, закрытых вогнутыми круглыми — тоже из листьев — крышечками; внутри стаканчиков — шелковые овальные коконы с личинками и куколками. Я предлагал людям, ничего не знающим о моей находке, подержать ладонь или лицо над гнездовьем листорезов, и все подробно протоколировал. Результаты этих необычных экспериментов вы можете найти в моей статье «О физико-биологических свойствах гнездовий пчел-опылителей»,опубликованной в третьем номере «Сибирского вестника сельскохозяйственной науки» за 1984 год. Там же приведена и формула открытия — краткое физическое объяснение этого удивительного явления. «Отталкиваясь» от пчелиных гнезд, я натворил несколько

десятков искусственных «сотов» из пластика, бумаги, металла, дерева, и оказалось, что причина всех этих непривычных ощущений — никакое не «биополе», а размеры, форма, количество, взаиморасположение полостей, образованных любыми твердыми телами. И по-прежнему организм это чувствовал, а приборы «молчали». Назвав находку эффектом полостных структур — ЭПС, я усиленно продолжал и разнообразил опыты, и Природа продолжала раскрывать мне свои сокровенные тайны одну за другой... Оказалось, что в зоне действия ЭПС заметно угнетается развитие сапрофитных почвенных бактерий, дрожжевых и иных грибков, прорастание зерен пшеницы, меняется поведение микроскопических подвижных

 

 

водорослей хламидомонад, появляется свечение личинок пчел-листорезов, а взрослые пчелы в этом поле ведут себя намного активнее, и работу по опылению растений заканчивают на две недели раньше. Оказалось, что ЭПС ничем не экранируется,

 

 

 

подобно гравитации, действуя на живое сквозь стены, толстый металл, другие преграды. Оказалось, что если переместить ячеистый предмет на новое место, то человек ощутит ЭПС не сразу, а через несколько секунд или минут, в прежнем же месте остается «след», или, как я его шутя назвал, «фантом», ощутимый рукою через десятки минут, а то и спустя месяцы. Оказалось, что поле ЭПС убывает от сотов не равномерно, а окружает их целой системой невидимых, но иногда очень четко ощутимых «оболочек». Оказалось, что животные (белые мыши) и люди, попавшие в зону действия даже сильного ЭПС, через некоторое время привыкают к нему, адаптируются. Иначе и быть не может: нас ведь повсюду окружают многочисленные большие и малые полости, решетки, клетки — живых и мертвых растений (да и наши собственные клетки), пузырьки всяких поролонов, пенопластов, пенобетонов, сами комнаты, коридоры, залы, кровли, пространства между деталями пультов, приборов, машин, между деревьями, мебелью, зданиями. Оказалось, что «столб» или «луч» ЭПС сильнее действует на живое тогда, когда он направлен в противосолнечную сторону, а также вниз, к центру Земли.

  Оказалось, что в сильном поле ЭПС иногда начинают заметно «врать» часы, и механические, и электронные — не иначе как тут задействовано и Время. Оказалось, что все это — проявление Волн Материи, вечно подвижной, вечно меняющейся, вечно существующей, и что за открытие этих волн физик Луи де Бройль еще в 20-х годах получил Нобелевскую премию, и что в электронных микроскопах используются эти волны. Оказалось... да много чего оказалось, но это уведет нас в физику твердого тела, квантовую механику, физику элементарных частиц, то есть далеко в сторону от главных героев нашего повествования — насекомых. ...А ведь мне удалось-таки сделать приборчики для объективной регистрации ЭПС, отлично реагирующие на близость насекомьих гнезд.

Вот они на рисунке: герметические сосуды, в которых на паутинках наклонно подвешены соломинки и обожженные ветки — рисовальные угольки; на дне немного воды, чтобы исключить электростатику, мешающую опытам при сухом воздухе. Наводишь на верхний конец индикатора старое осиное гнездо, пчелиные соты, пучок колосьев — индикатор медленно отходит на десятки градусов... Чуда здесь нет: энергия мерцающих электронов обоих многополостных тел создаст в пространстве систему суммарных волн, волна же — это энергия, способная произвести работу по взаиморасталкиванию этих предметов даже сквозь преграды, подобные толстостенной стальной капсуле (на фотографии). Трудно представить, что сквозь ее броню запросто проникают волны крохотного легкого осиного гнездышка, которое видно на снимке, и индикатор внутри этой тяжеленной глухой капсулы убегает от давно нежилого осиного гнезда порой на пол оборота — но это так. Сомневающихся прошу посетить Музей агроэкологии под Новосибирском, где вы увидите все это своими глазами.

   Там же, в Музее, стоит всегда действующий сотовый обезболиватель; каждый, севший на этот стул под футляр, в котором находятся несколько рамок с пустыми, но полномерными сотами медоносной пчелы (по пчеловодному «сушь»), почти наверняка почувствует нечто через несколько минут (что именно, напишите мне, буду благодарен), а вот у кого болит голова — через считанные минуты простится с болью, во всяком случае, на несколько часов. Мои обезболиватели успешно применяются в разных уголках страны — секрета из своей находки я не делал.

Излучение четко уловимо рукой, если ее ладонью вверх подносить снизу к футляру с сотами, который может быть картонным, фанерным, а еще лучше — из жести, с наглухо запаянными швами. Такой вот еще один насекомий подарок... Вначале я рассуждал так: с медоносной пчелой люди имеют дело тысячелетия, и никто не пожаловался на что-либо неприятное, кроме, конечно, случаев, когда пчелы жалят. Подержал рамку с сушью над головой — работает! Остановился на комплекте из шести рамок. Вот и вся история этого в общем-то нехитрого открытия. Совсем иначе действует старое осиное гнездо, хотя размер и форма его ячеек очень близки к пчелиным. Но здесь и существенная разница: материал ячей, в отличие от восковых сотов, более рыхлый и микропористый — это бумага (кстати, бумагу первыми изобрели осы, а не люди: скоблят старые древесные волокна и смешивают с клейкой слюной), стенки ячеи много тоньше пчелиных, расположение и размер сотов — тоже иное, да еще и внешняя оболочка, тоже из бумаги, в несколько слоев, с промежутками между ними. Ко мне поступали сообщения об очень неблагоприятном воздействии нескольких осиных гнезд, построенных на чердаке. Да и вообще большинство многоячеистых устройств и объектов, обладающих сильно выраженным ЭПС, в первые минуты или часы на людей действуют далеко не благотворно; соты медоносной пчелы — одно из немногих исключений, А когда в шестидесятых годах в нашей исилькульской квартире жили шмели, я не раз наблюдал такое. Иной молодой шмелек, пробравшись через длинную трубку из улья к летку в форточке и впервые покидая дом, не очень добросовестно запоминал местонахождение летка и потом долго блуждал у окон не только нашего, но и соседнего, похожего на наш, дома. А вечером, устав и «махнув рукой» на неважную свою зрительную память, садился на кирпичную стену дома точнехонько против улья и пытался меж кирпичами «проломиться» напрямик. Откуда было знать насекомому, что именно тут, в четырех метрах от летка в сторону и полуторах метрах ниже, за толщей полуметровой стены — его родное гнездо? Тогда я терялся в догадках, теперь же знаю, в чем дело; не правда ли, удивительная находка? А теперь вспомним Город Помпилов в Питомнике — когда эти осы-охотницы прямехонько возвращались не только в данную точку местности, но и в совсем другой пункт, куда был перенесен ком земли с норкой: там несомненно работал волновой маяк, создаваемый полостью гнезда.

И еще одну тайну открыли мне в те годы друзья-насекомые, связанные с цветками растений. Оказалось, что кроме цвета, запаха, нектара цветки, дабы привлечь своих крылатых опылителей, имеют подобный же волновой маяк, весьма мощный и тоже ничем не перекрываемый. Обнаружил я его рисовальным угольком — обожженной веточкой, водя ею напротив крупных колоколообразных цветков — тюльпанов, лилий, амариллисов, мальвы, тыквы: еще издали чувствовалось как бы торможение этого «детектора». Вскоре я находил цветок в темной комнате почти безошибочно с расстояния в один-два

метра — но при условии, что его не смещали, так как на старом месте какое-то время оставалась «ложная цель» — уже знакомый нам «остаточный фантом». Я никакой не экстрасенс, и это получается буквально у каждого после некоторой тренировки; вместо уголька можноиспользовать дециметровый обломок стебля желтого соргового веника или короткий карандашик, тупая сторона которого должна смотреть на цветок. У иных же просто ладонь, или язык, или даже все лицо ощутят идущее от цветка «тепло», «холод», «мурашки». Как показали многочисленные опыты, более чувствительны к «цветковым» Волнам Материи дети и подростки. Что касается подземно гнездящихся пчел, то «знание о ЭПС» им жизненно необходимо, во-первых, для того, чтоб при рытье новой галереи строительница не врубилась бы в гнездо к соседке, а еще издали обошла его. Иначе весь пчелоград, источенный пересекающимися норками, рухнет. Во-вторых, нельзя допустить, чтобы корни растений — а они, как мы знаем, способны сломать здание — не проросли бы в галереи и ячейки. И, не доходя нескольких сантиметров до ячей, корни останавливают рост или забирают в сторону, чувствуя близость пчелиных гнезд.

Это наглядно подтвердилось в моих многочисленных опытах по прорастанию зерен пшеницы в сильном поле ЭПС по сравнению с контрольными зернами, развивавшимися при тех же температуре, влажности, освещенности: на снимках и рисунках видны и гибель корешков в опытной партии, и резкое отклонение их в сторону, противоположную моим «искусственным сотам». Получалось, что между травами и пчелами там, на Озере, был издавна заключен этот союз — один из примеров высшей экологической целесообразности всего Сущего; и там же, в этой же точке земного шара,— другой пример безжалостного, невежественного отношения людей к Природе... Пчелограда теперь нет и в помине, и каждую весну густые потоки плодородного в прошлом чернозема стекают, между мерзких свалочных куч, вниз, к безжизненным круто-соленым лужам, бывшим в недавнем еще прошлом цепью озер, над которыми носились несметные стаи куликов и уток, на воде ярко-белыми точками виднелись лебеди, на широких крыльях реяли хищники-скопы. А у обрыва, источенного пчелиными норками, стояло гудение от сотен тысяч неустанных крыльев галиктов, которые открыли мне первую дверь в Неведомое. Наверное, утомил я читателя всеми этими своими сотами - структурами - решетками... Для описания всех моих опытов потребовалась бы отдельная толстая книга, поэтому упомяну лишь вот что: в поле ЭПС у меня неоднократно давал сбои микрокалькулятор БЗ-18А, работавший на батарейке: то безбожно врал, то вообще не загоралось по нескольку часов его табло. Воздействовал я на него осиным гнездом, дополненным ЭПС от двух моих ладоней; по отдельности эти структуры на ЭВМ не влияли.

  Замечу, что кисти рук с их трубчатыми косточками фаланг, суставами, связками, сухожилиями, сосудами, ногтями — интенсивные излучатели ЭПС, могущие за пару метров запросто оттолкнуть соломенный или угольный индикатор моего приборчика, описанного выше. Это получается буквально у всех. Поэтому я твердо убежден, что никаких «экстрасенсов» нет, а точнее, все люди — экстрасенсы... А тех, что могут таким же вот образом, на расстоянии, двигать нетяжелые предметы по столу, удерживать их на весу в воздухе или «примагниченными» к ладони — гораздо больше, чем принято считать. Их же показывают по телевизору как некое чудо; попробуйте — и жду от вас писем! Была такая старинная народная забава: человек сидит на стуле, а четверо его товарищей «выстраивают» над его теменем решетку из горизонтальных ладоней со слегка расставленными пальцами, сначала правые руки, выше — левые; между ладонями промежутки сантиметра по два; через десять-пятнадцать секунд все четверо, по команде, быстро вводят сложенные вместе указательный и средний пальцы под коленки и под мышки сидящему, и по команде же энергично подкидывают его вверх; время между «разборкой» решетки и подкидыванием не должно превышать двух секунд, и очень важна синхронность действий. В удачных случаях стокилограммовый дядя подлетает чуть ли не к потолку, а подкидывавшие утверждают, что он был легким как пушинка... Как же так, спросит строгий читатель, ведь все это противоречит законам природы, и Гребенников проповедует мистику? Ничего подобного, никакой мистики, просто мы, люди, мало еще знаем о Мироздании, которое, как видим, не всегда «признает» наши, человечьи, правила, установки, приказы... И осенила меня как-то мысль: уж очень похожи результаты моих опытов с насекомьими гнездами на сообщения людей, побывавших невдалеке от... НЛО. Вспомните и сопоставьте: временный вывод из строя электронных приборов; «фокусы» с часами — то есть со временем; невидимая упругая «преграда»; временное уменьшение веса предметов; чувство уменьшения веса человека; фосфены — цветные подвижные «картинки» в глазах; «гальванический» вкус во рту... Обо всем этом вы, несомненно, читали в «нлошных» газетных и журнальных статьях — почти все это можно увидеть и испытать на себе в нашем Музее. Приезжайте! Получалось, что я стою на пороге еще одной из тайн? Именно так. И снова мне помог случаи, а точнее — мои друзья-насекомые. И снова пошли бессонные ночи, неудачи, сомнения, добывание недостающих материалов, поломки, даже аварии... А посоветоваться не с кем: засмеют, если не хуже...

Но смею сказать тебе, читатель: счастлив тот, у кого более-менее нормально работают глаза, голова, руки — руки должны быть мастеровыми, умелыми! — и радость Творчества, даже не завершенного успехом, поверьте мне, куда выше и ярче, чем получение диплома, медали, авторского свидетельства.

 

ПОЛЕТ НА АНТИГРАВИТАЦИОННОЙ ПЛАТФОРМЕ (Выдержка из дневника)

Судите об этом по отрывку из моих рабочих дневников, конечно, обработанному для этой книги и поэтому сильно упрощенному и сокращенному; фото и рисунки помогут вам в восприятии и оценке написанного. ...Знойный летний день. Дали утопают в голубовато-сиреневом мареве; над полями и перелесками — гигантский купол неба с застывшими под ним пышными облаками. Они как бы лежат на огромном прозрачном стекле, и потому все низы у них выровненные, плоские, а верхние части облаков — так ослепительно освещены солнцем, что при взгляде на них приходится прищуривать глаза. Я лечу метрах в трехстах над землей, взяв за ориентир дальнее озеро — светлое вытянутое пятнышко в туманном мареве. Синие колки причудливых очертаний медленно уходят назад; между ними — поля: вот те, голубовато-зеленые,— это овес; белесоватые прямоугольники с каким-то необычным, дробно-мельчайшим мерцанием — гречиха; прямо подо мною — люцерновое поле, знакомая зелень которого по цвету ближе всего к художественной краске «кобальт зеленый средний»; пшеничные зеленые океаны, что справа — более плотного, как говорят художники, оттенка, и напоминают краску под названием «окись хрома». Огромная разноцветная палитра плывет и плывет назад.... Меж полей и перелесков вьются тропинки. Они сбегаются к грунтовым дорогам, а те, в свою очередь, тянутся туда, к автотрассе, пока еще невидимой отсюда из-за дымки, но я знаю, что если лететь правее озера, то она покажется: ровная-ровная светлая полоска без конца и начала, по которой движутся автомашины — крохотные коробочки, неторопливо ползущие по светлой ленте. По солнечной лесостепи живописно распластались разновеликие плоские тени кучевых облаков, тех, что надо мною — густо-синие там, где ими закрыты перелески, а на полях — голубые разных оттенков. Сейчас я как раз в тени такого облака; увеличиваю скорость — мне это очень легко сделать — и вылетаю из тени. Немного наклоняюсь вперед и чувствую, как оттуда, снизу, от разогретой на солнце земли и растений, тянет теплый тугой ветер, не боковой, как на земле, а непривычным образом дующий снизу вверх. Я физически ощущаю густую плотную струю, сильно пахнущую цветущей гречихой,— конечно же, эта струя запросто поднимет даже крупную птицу, если та раскроет неподвижно свои крылья,— орел, журавль или аист. Но меня держат в воздухе не восходящие потоки, у меня нет крыльев; в полете я опираюсь ногами на плоскую прямоугольную

платформочку, чуть больше крышки стула — со стойкой и двумя рукоятками, за которые я держусь и с помощью которых управляю аппаратом. Фантастика? Да как сказать... Одним словом, прерванная рукопись этой книги два года лежала без движения, потому что щедрая и древняя Природа, опять же через моих друзей-насекомых, вдруг взяла и выдала мне еще Кое-Что, сделав это, как всегда, изящно и ненавязчиво, зато быстро и убедительно. И целых два долгих года Находка не отпускала меня от себя — хотя «освоение» ее, как мне казалось, шло стремительно. Но это всегда так: когда дело интересное, новое,— время летит чуть ли не вдвое быстрее. Светлое пятнышко степного озера уже заметно приблизилось, выросло, и за ним — шоссе с уже явственно различимыми отсюда, с высоты, коробочками автомашин. Автострада эта идет километрах в восьми от железной дороги, параллельной ей, и вон там, если хорошо приглядеться, можно увидеть опоры контактной сети и светлую насыпь железнодорожного полотна. Пора повернуть градусов на двадцать влево. Меня снизу не видно, и не только из-за расстояния: даже при очень низком полете я большей частью совсем не отбрасываю тени. Но все-таки, как я после узнал, люди изредка кое-что видят на этом месте небосвода: либо светлый шар или диск, либо подобие вертикального или косого облачка с резкими краями, движущегося, по их свидетельствам, как-то «не по облачному». Некто наблюдал «плоский непрозрачный квадрат размером с гектар» — может, это была иллюзорно увеличившаяся платформочка моего аппарата? Большей же частью люди ничего не видят, и я пока этим доволен — мало ли чего. Тем более, что пока не установил, от чего зависит «видимость-невидимость». И поэтому сознаюсь, что старательно избегаю в этом состоянии встречаться с людьми, для чего далеко-далеко облетаю города и поселки, а дороги да тропки пересекаю на большой скорости, лишь убедившись, что на них никого нет.

 

В этих экскурсиях, для читателя несомненно фантастических, а для меня ставших уже почти привычными, я доверяю лишь им — изображенным на этих страницах друзьям-насекомым, и первое практическое применение этой моей последней Находки было, да и сейчас остается, энтомологическим — обследовать свои заветные уголки, запечатлеть их сверху, найти новые, неизвестные еще мне, Страны Насекомых, нуждающиеся в охране и спасении. Увы, природа сразу поставила мне свои жесткие ограничения, как в наших пассажирских самолетах: смотреть-то смотри, а фотографировать нельзя. Так и тут, если не хуже: не закрывался затвор, а взятые с собою пленки — одна кассета в аппарате, другая в кармане — оказались сплошь и жестко засвеченными. Не получались на высоте и наброски местности: почти все время обе руки заняты, лишь одну можно на две-три секунды освободить. Так что с этим осталось почти по-прежнему: рисовать по памяти — хорошо, если это удается сделать сразу после приземления; хоть я и художник, а зрительная память у меня, сознаюсь, неважная... Полет этот совсем не похож на то, что мы испытываем во сне — именно с такого сна я когда-то начинал эту книгу. И это не столь удовольствие, как работа, порою очень трудная и небезопасная: приходится не парить, а стоять; вечно заняты руки; в нескольких сантиметрах от тебя — граница, разделяющая «это» пространство от «того», внешнего, граница невидимая, но очень коварная; все это пока что достаточно неказисто, и мое творение отдаленно напоминает разве что... больничные весы. Но ведь это начало! Кстати, кроме фотоаппарата у меня порой очень сильно барахлили часы, и, возможно, календарь: спускаясь, скажем, на знакомую поляну, я заставал ее, правда изредка, немного не соответствующей сезону, с «отклонением» примерно до недели в ту или иную сторону, а свериться здесь было не по чему. Так что перемещаться удается не только в пространстве, а — вроде бы! — и во времени. Утверждать последнее со стопроцентной гарантией не могу, кроме, разве, того, что в полете — особенно в начале — сильно врут часы: поочередно то спешат, то отстают, но к концу экскурсии оказываются идущими точно секунда в секунду. Вот почему я во время таких путешествий сторонюсь людей: если тут задействовано, вместе с гравитацией, и Время, то вдруг произойдет нарушение неведомых мне следственно-причинных связей, и кто-то из нас пострадает? Опасения эти у меня вот от чего: взятые «там» насекомые из пробирок, коробок и других вместилищ... исчезают, большей частью, бесследно; один раз пробирку в кармане изломало в мелкие осколки, в другой раз в стекле получилась овальная дырка с коричневыми, как бы «хитиновыми» краями — вы видите ее на снимке;

неоднократно я чувствовал сквозь ткань кармана подобие короткого не то жжения, не то электроудара — наверное, в момент «исчезновения» пленника. И лишь один раз обнаружил в пробирке взятое мною насекомое, но это был не взрослый ихневмо-новый наездник с белыми колечками по усам, а его... куколка — то есть предшествующая стадия. Она была жива: тронешь — шевелит брюшком. К великому моему огорчению, через неделю она погибла и засохла. Лучше всего летается —

пишу без кавычек! — в летние ясные дни. В дождливую погоду это сильно затруднено, и почему-то совсем не получается зимой. Но не потому, что холодно, я мог бы соответственно усовершенствовать свой аппарат или сделать другой, но зимние полеты мне, энтомологу, просто не нужны.

Снижаясь и тормозя, а это делается взаимосмещением жалюзи-фильтров, что под доскою платформы, я вижу уже пышные заросли морковников, различаю светлые шапки их соцветий, похожих на ажурные шары, конечно же, усыпанные насекомыми,— и невероятная радость охватывает душу, напрочь снимая усталость: а ведь спас я этот кусочек Земли, пусть небольшой, меньше семи гектаров — и целых двадцать лет тут не ездят, не косят, не пасут скот, и почвенный слой поднялся местами до четырнадцати сантиметров, и появились не только давно вымершие в этих краях виды насекомых, но и такие исчезнувшие в районе травы, как ковыли редких видов, скорцонера пурпурная, крупные цветки которой по утрам пахнут шоколадом, и многие другие растения. Крутой «горицветно-морковниковый» запах — так пахнет только вот эта, Срединная Поляна, что сразу за оградой заказника,— вливает в меня новую порцию радости от предстоящей встречи с Миром Насекомых. Вот они, их хорошо видно даже с десятиметровой высоты на раскидистых зонтиках и ажурных шарах дягилей и морковников: кучками сидят темно-оранжевые бабочки-шашечницы, тяжелые крупные бронзовки клонят вниз белые и желтые соцветия подмаренников, над Поляной, уже вровень со мной, реют рыжие и голубые стрекозы, дробно блестя на солнце своими трепещущими широкими крыльями с мелкой красивой сетью жилок. Еще тише, еще медленней — и вдруг внизу как бы темная неожиданная вспышка: появилась-таки моя тень, до того невидимая, и сейчас медленно скользит по травам и кустам. Но это уже не страшно: вокруг ни души, а на автостраде, что в метрах трехстах на север от Заказника, машин пока нет. Можно спокойно опуститься на землю. Стебли самых высоких трав уже зашуршали о мой «постамент» — платформу с блокпанелями.

Но перед тем как поставить ее вот на этот бугорок, я, охваченный порывом радости, движением рукоятки снова раздвигаю жалюзи панелей и круто, свечой, иду вертикально вверх. Быстро сжимается, как бы съеживается, картина внизу: колки Заказника, все его опушки и ограда, все окружающие Заказник перелески и поля; горизонт начинает как бы выгибаться со всех сторон такой огромной выемкой, открывая железную дорогу, что проходит в двух километрах слева, а затем села: справа, за автострадой, мерцает светлыми шиферными крышами Росславка, еще правее — центральная усадьба совхоза «Лесной», уже похожая на небольшой город; налево от железной дороги — коровьи фермы Комсомольского отделения совхоза «Лесной», окруженные широким желтым кольцом соломы и сухого утоптанного навоза; вдали на западе, куда уходит плавная дуга железной дороги (не пойму, в чем дело — магистраль эта прямая как стрела) — маленькие домишки и белый куб аккуратного вокзальчика разъезда Юнино, что в шести километрах от Заказника, а за Юнино — безбрежные просторы Казахстана, утонувшие в голубой знойной дымке. И вот она уже вся подо мною — Исилькулия, страна моей юности, совсем не такая, как на картах и планах с их надписями, условными обозначениями и прочим, а безбрежная, живая, испещренная темными прихотливыми островами перелесков, облачных теней, светлыми четкими пятнами озер, и огромный диск Земли со всем этим почему-то кажется все более и более вогнутым — причину этой давно уже мне знакомой иллюзии я так и не нашел. Поднимаюсь все выше, и редкие белые громады кучевых облаков уходят вниз, и небо уже не такое, как снизу, а темно-голубое, почти синее, видимые между облаками колки и поля уже подернулись густеющей голубой дымкой, и все труднее и труднее их разглядеть. Эх, как скверно, что не могу взять с собою хоть один раз своего любимого внука Андрюшу: ему четыре года, и несущая платформа свободно бы подняла нас обоих, но мало ли что...

...Ой, что же я делаю: ведь там, внизу, на Поляне, я отбрасывал тень — значит, меня могут увидеть люди, и не единицы, как в ту недоброй памяти мартовскую ночь, а тысячи, ведь сейчас-то день; неровен час, опять «предстану» в виде диска, квадрата, или, еще хуже, собственной персоной... Да еще, на грех, впереди — самолет, похоже, грузовой, пока еще беззвучно мчится почти навстречу мне, быстро вырастая в размерах, и я уже вижу холодный блеск дюраля, пульсацию неестественно-красной мигалки. Быстро же вниз! Резко торможу, поворачиваю — Солнце светит уже в затылок, а наискосок внизу, на гигантской выпуклой стене ослепительно белого кучевого облака, должна быть моя тень; но тени нет, лишь многоцветная глория — радужное яркое кольцо, знакомое всем пилотам — скользнуло по облаку, опережая меня, вниз. Отлегло от сердца: нет тени — значит, никто не видел ни меня, ни «дубль» в виде треугольника, квадрата или «банальной» тарелки... Мелькнула мысль (а надо сказать, что, несмотря на отчаянные технические и физические неудобства, в «падающем» полете почему-то гораздо лучше и быстрее работает воображение): ведь может статься, что из пяти миллиардов людей не один я сделал подобную находку, и летательные аппараты, основанные на этом же принципе, давно делают и испытывают — и созданные на заводских КБ, и самоделки вроде моей.

   Но у всех экранирующих платформ одно и то же свойство: иногда они становятся видимыми для других людей в очень различном облике; «трансформируются» и пилоты — их видят «гуманоидами» в серебристых костюмах, то мелкоросло- зелеными, то плоскими, как из картона (Воронеж, 1989 год), то еще какими. Так вот, очень может статься, что это никакие не инопланетяне-НЛО-навты, а «временно визуально-деформировавшиеся» — конечно, только для сторонних наблюдателей — вполне земные пилоты и конструкторы таких платформочек, доводящие свои детища до надежного состояния... Советы тем, кто, изучая насекомых, натолкнется на это же явление и станет мастерить-испытывать «гравитоплан» (кстати, я убежден, что минуя насекомых это открытие не сделать): летать только в летние погожие дни; избегать работать в грозу, дождь; не забираться высоко и далеко; с пункта приземления не брать с собою ни былинки; все узлы делать максимально прочными; при испытаниях и работе избегать близости любых ЛЭП, поселков (тем более городов), транспорта, скоплений людей — лучше всего для этого дальняя-пре-дальняя глухая лесная поляна, подальше от человеческих жилищ, иначе в радиусе нескольких десятков метров может произойти — и часто происходит! — то, что назвали полтергейстом: «необъяснимые» перемещения бытовых предметов, отключение, или, наоборот, включение бытовой электротехники и электроники, даже возгорания. Объяснения этому я не имею, но похоже, что все это — следствия сбоя хода времени, штука, в общем-то, чрезвычайно коварная и тонкая. Ни одна деталь, частица, даже самая крохотная не должна быть брошена, обронена во время полета или в месте приземления. Вспомним «Дальнегорский феномен» 29 января 1986 года, похоже, трагический для экспериментаторов, когда вырвало и разметало по огромной территории весь аппарат, а от гравитационных микроячеистых фильтров были обнаружены лишь жалкие обрывки «сеточек», не поддающиеся — так и должно быть! — толковому химическому анализу. Помните, я писал о том, что насекомые, взятые «там» и возвращенные мною «сюда» в пробирках, исчезали, а в пробирке, если она уцелевала, образовывалось отверстие? Оказалось, что эти отверстия очень похожи на дырочки в стеклах, которые ни с того ни с сего неожиданно возникают в жилых и служебных помещениях, иногда «очередью» из ряда отверстий по окнам не скольких комнат и этажей; снаружи дырочка имеет диаметр 3—5 миллиметров, внутрь же здания расширяется конусом и, в зависимости от толщины стекла, имеет «на выходе» б—15 миллиметров. Некоторые дырочки по краю оплавлены или окрашены коричневым — точно так же, как это было в случае транспортировки моего наездника в пробирке. Похоже, что этот вид полтергейста — дырки в стеклах — вызван не короткоживущими невидимыми микроплазмоидами типа крохотных шаровых молний, как я раньше предполагал, а именно частицами и соринками, неосторожно оброненными при испытаниях или полетах аппаратов вроде моего. Снимки дырок в стеклах, приведенные на этих страницах, документальны и сделаны мною в научном центре ВАСХНИЛ-городка под Новосибирском. Могу их показать каждому желающему; появились они в период с 1975 по 1990 год, но с моими опытами и полетами ни одна из них не связана, кроме, разве, последней.

Поглядите на эти снимки. Такова эта в общем-то, нехитрая штука в рабочем и собранном виде. Гибкий тросик внутри рулевой ручки передает движение от левой рукоятки на гравитационные жалюзи. Сдвигая и раздвигая эти «надкрылья», совершаю подъем или приземление.

Однажды при быстром спуске, в режиме свободного падения, левая рукоять... слетела, и быть бы мне «в лучшем мире», но я не только не разбился, а даже не почувствовал удара, лишь тьму: платформочка проделала в пашне — хорошо что не на дороге! — довольно глубокий колодец, сначала вертикальный, а затем забирающий в противосолнечную сторону. Из этого чудо-колодца я не без труда извлек и себя, и свой аппарат, конечно же, изрядно пострадавший; но больше всего хлопот доставил «колодец»: он не имел отвалов! Пришлось проявить немало изобретательности, чтобы его спешно замаскировать — видимый с дороги, он вызвал бы немало толков, а то и, чего доброго, навел бы на «виновника» каких-нибудь не в меру ретивых следопытов. Сходные скважины — тоже без отвалов и тоже идущие в глубине вбок —

 

 

 

 

образовались неожиданно 24 октября 1989 года на полях Хворостянского района Куйбышевской области — об этом подробно рассказала «Комсомольская правда» 6 декабря того же года; так что, выходит, я не одинок. И, очень похоже, «изобретаю велосипед»... А что, верхняя часть моего аппарата и верно «велосипедная»: правая рукоять — для горизонтально-поступательного движения, что достигается общим наклоном обеих групп «надкрыльев»-жалюзи, тоже через тросик. Развивать скорость более 25 километров в минуту я не решаюсь, предпочитая лететь раз в десять медленнее. ...Не знаю, убедил ли я тебя, читатель, что подобное в очень скором времени будет доступно практически всем, а вот Живая Природа, если ее срочно не спасем и без которой человечеству не жить — не будет доступна никому за ее полным отсутствием?

«Цветочный ЭПС». Неестественное положение даже такого, казалось бы, обычного и приятного объекта, как живой цветок, тоже способно изменить его свойства. Букет из нескольких десятков колоколообразных цветов (тюльпаны, нарциссы, лилии, колокольчики) поместите «вверх ногами» над головою сидящего. Для исключения

воздействия запахов и т. п. заключите букет в мешок из пленки или бумаги. О воздействии напишите мне. На буреломе. Один из моих испытуемых, географ по профессии, после воздействия на него одной из моих «решеток» сказал: точно такое же ощущение испытывал много лет назад, проходя лесом мимо участка, только что вываленного бурей — в голове, в ушах, во рту, во всем теле стало как-то по особенному неприятно, именно так, как под «решеткой». Стало быть, резко нарушенная форма пространства нормальной «многополостной» структуры леса какое-то время излучала волны в неприятных для человека параметрах.

Перед дождем. Наденьте на кран душевую насадку и пустите холодную воду. Медленно подносите ладонь к пучку летящих капель сбоку: большая часть людей ощущает при этом «тепло». На самом же деле это ЭПС, усиленный движением новых и новых элементов «многослойной решетки»,— летящих капелек воды и промежутков между ними. Потренировавшись на кухне или в ванной, уловите более сильный ЭПС у фонтанов и водопадов. Даже тогда, когда атмосферное давление и не думает падать, пелена далекого дождя создает мощное поле ЭПС, действующее на многие километры. Вспомним, как тянет спать перед дождем даже в закрытом помещении: ЭПС ведь ничем не экранируется.

Телекинез. Так называют бесконтактные перемещения легких предметов, которые могут производить якобы особо одаренные люди: двигать на расстоянии спичечный коробок по столу, удерживать в воздухе теннисный шарик, сигарету... Смею утверждать, что телекинезом обладает каждый. Соломенный каркас пирамиды, только что описанный, подвесьте за вершину к потолку на тонкой искусственной (чтоб не сырела) нитке, а еще лучше — на длинном капроновом волокне, выдернутом из чулочной нити. Подвешивайте пирамидку в таком месте комнаты, где наименьшая конвекция —нет движения воздуха. Через несколько часов, когда пирамидка перестанет вращаться и полностью успокоится, тихонько, чтоб не создавать ветерка,

с расстояния метра в два, наведите на ее левую сторону «трубу», составленную из двух ладоней, как на рисунке. Через несколько минут (не теряйте «прицельность»!), испытывая давление этого «энергетического луча ЭПС», пирамидка начнет поворачиваться по часовой стрелке. Прекратите это движение, перенеся излучение на правую сторону каркаса: он остановится и начнет вращаться влево. Проделайте опыты разной продолжительности, через разные промежутки времени и на разных расстояниях. И убедитесь, что телекинез — никакое не чудо, а всего лишь одно из проявлений Волн Материи, и доступен не «избранным», а каждому. Ведь ладонь с фалангами пальцев — тоже многополостная структура, четко отталкивающая индикатор «соломенно- паутинового» прибора, описанного в главе.

Пользуясь им и каркасом пирамиды, вы можете развить тренировками свои «телекинетические способности» и значительно их усилить.

 

«Злаковый ЭПС». Букетик из тридцати-сорока спелых колосьев пшеницы, лучше с

короткими остями, закрепите внутри пологого конуса из зачерненной бумаги — как на рисунке. Излучения, ощутимые и рукой, отталкивают соломенный индикатор того же прибора сквозь любые экраны — даже более четко, чем некоторые соты. Здесь работают многочисленные клиновидные пазухи между колосковыми чешуями, направленные под острым углом к оси колоса.

 

 

 

Сенокос с «чудесами». В юности мне показывали такое: утром, на сенокосе, отрезок только что срезанного стебля — с короткий карандашик — клали на полотно косы вплотную к внешнему ее ребру — обушку; другой такой же отрезок стебля, положенный на косу также, к обушку, но на расстоянии, подталкивался рукой к

первому; сантиметрах в восьми тот приходил в движение, рывками «убегая» от второго отрезка, что в руке, вдоль паза. Опыт получался не всегда; успешнее всего — сразу после скашивания большого массива травы в этом же месте, и чтоб не терялось ни секунды; возможно, какие-то элементы или условия опыта я запамятовал. Здесь работали, как я сейчас думаю, следующие факторы: резкое изменение общего поля ЭПС на скошенном, «деформированном» лугу (вспомним случай с буреломом); «решетка» из пальцев руки оператора-косца, многополостные свойства самого стебля, и, возможно, ориентация по отношению к утреннему Солнцу. Электростатика исключается: все вокруг в этот час мокрое...

 

«Опознанные летающие объекты». Давным-давно, на Кавказе, в глухой горной деревушке, я удивился, что за люди бродят ночью вокруг по горам с непролазными лесами, и все с горящими сигаретами, и все размахивают руками, и огоньки их сигарет на секунду скрываются за их туловищами... Оказалось: тамошние жуки-светляки, под названием Люциола мингрелика, на лету так мигают своими фонариками. А в сводках по НЛО (да и в письмах моих читателей) есть такие сообщения: темная летящая «тарелка» в бинокль оказывалась либо стаей птиц, либо компактным роем насекомых; я сам в Сибири видел не только «столбы» из насекомых, но даже «шары» диаметром метра три-четыре: в одном случае это были какие-то комароподобные летуны, сбившиеся в такой круглый рой, в другом случае — крылатые муравьи из рода Мирмика, устроившие высоко над березой шарообразное брачное собрание. Издали несведущий человек мог бы принять этот рой за огромный круглый плазмоид.

Об эффекте полостных структур более подробно рассказано в моей книге «Тайны мира насекомых», Новосибирск, 1990 г.; в «Сибирском вестнике сельскохозяйственной науки», № 3 за 1984 год; в журнале «Пчеловодство», № 12 за 1984 год. Физическая природа ЭПС подробно изложена в книге: «Непериодические быстропротекающие явления в окружающей среде». Часть III, Томск, 1988 г. Всего же об ЭПС у меня опубликовано около трех десятков разных статей.

Об остальном, как договорились,— в следующей книге. Назову ее, пожалуй, как эту вот главу — «Полет».

---

Самое время подвести результаты измерения уровня доверчивости :) Сравните свое впечатление от прочтения с парочкой выборочных замечаний:

В книге: "Развивать скорость более 25 километров в минуту я не решаюсь, предпочитая лететь раз в десять медленнее. ...Не знаю, убедил ли я тебя, читатель, что подобное в очень скором времени будет доступно практически всем"
Это - 1500 км в час :) намного выше скорости звука в воздухе :) На фотографиях видна простецкая конструкция, самой массивной частью которой является держалка для рук. Платформочка на фотке висит над землей, но сфотано так неказисто, что совершенно не впечатляет, я бы и то сделал намного более впечатляющие фотки. И на таком вот самокате Гребенников обещает сверхзвуковую скорость :)

В книге: "Кокон энергично прыгал тогда, когда его освещало — или прогревало? — солнце; в тени он успокаивался. Прыжки его достигали тридцати миллиметров в длину и, что еще более замечательно — пятидесяти миллиметров в высоту! Насколько я мог уловить, кокон летел почти не кувыркаясь, плавно; впрочем, тут нужна скоростная киносъемка. Несомненно, механическое движение кокону изнутри сообщала личинка или куколка насекомого. Но как это происходило, увидеть было невозможно.
...Забегая вперед, скажу, что из кокона вышел наездник семейства ихневмонид, принадлежащий к виду Батиплектес анурус"
До фига энтомологов возились с такими коконами, но только у Гребенникова он запрыгал :) а ведь все насекомые удивительно схожи в поведении.

И так далее :)
Пишет Гребенников в расчете на полных лохов, готовых верить не глядя и не рассуждая. Любая часть занимательных россказней не выдерживает пристального взгляда.