Оптимальные методы познания мира

Если кто-то думает, что "научная методология" нужна только ученым, а ему она ни каким боком не полезна, то сильно ошибается :) он просто не понял еще, какая это классная вещь для того чтобы можно было ориентироваться быстро и эффективно в самых разных вопросах: от распознавания лохотронов до нахождения оптимальных решений. Конечно, ошибиться не трудно: как только начинаешь читать про эту методологию, то руки опускаются, а неудержимая зевота подсказывает, что все это явно для более одаренных и странных людей, к которым мы, безусловно, не относимся. Но тот, кто овладел этой "высшей математикой", больше ни на что ее не променяет, и с изумлением будет смотреть на мир, видя, что, оказывается, звери и дети, используют эти методы довольно эффективно, не задумываясь, как подсказывает сама природа, вот когда включается сознание, сомнение, наивные пробы и ошибки разума, то многое начинает идти вкривь и вкось.

Так зачем нужна методология познания? Может быть, достаточно просто интуиции (так утверждают мистики, с бесчисленными оговорками и уточнениями)? Но, оказывается, интуиция может подсказать все, что угодно (это – на самом деле так) и человек может поверить, что с ним говорит Космический разум (Иринушка и Кураторы Космического Разума) или даже Бог (Мессии, провидцы и чудо-ученые сайта Fornit).

Или можно из поколения в поколение соблюдать некий обряд, смысл которого давно утерян, но вера в его необходимость жива. В Науке самолетопоклонников хорошо описано как зарождается и как нелепа такая вера. А вот в виде памфлета: Как возникают традиции?

И так легко поверить тому, кто для тебя является беспрекословным авторитетом, поддавшись ренессансу периода доверчивого обучения. В Энциклопедии заблуждений приводится абсурдный пример таких заблуждений:

Л.Н. Гумилев писал об этом применительно к исторической науке следующее:

- Одной из наиболее пагубных для научного мышления ошибок являются предвзятые мнения, которые, будучи некогда высказаны как гипотезы, в дальнейшем принимаются как непререкаемые истины. Сила давности парализует критику, и ложное мнение укореняется, искажая картину исторического процесса.

Слепая вера в авторитет зачастую бывает абсурдной. К примеру, ярым последователям (если бы таковые в наше время еще остались) великого немецкого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, утверждавшего, что он «достиг абсолютного знания», и с апломбом уверявшего, что в нашей Солнечной системе не может быть более семи планет, пришлось бы отрицать все открытия астрономов.

Надо сказать, что многие авторитетные ученые порой заблуждались в самых простых вещах. Так, гениальный Аристотель полагал, что у женщин меньше зубов, чем у мужчин.

Несмотря на то, что он был дважды женат, великие дела не оставляли времени на то, чтобы проверить такие мелочи. Кстати, тот же Аристотель написал, что у мухи восемь ног, и много веков европейские ученые не ставили это его утверждение под сомнение, хотя, казалось бы, что проще — поймать муху и посчитать ноги.

Подробнее про легенду о мухе Аристотеля и не только про нее.

Часто бывает, когда авторитетный ученый по каким-то причинам оказывается вне науки и начинает делать необоснованные утверждения (Мистика Н.П.Бехтеревой). Или человек вообще никогда не был ученым, но авторитет в массах сумел закрепить (Авантюристы и обманщики).

В качестве резюме этой статьи, внизу, перечислены основные принципы научной методологии, в том числе и стратегия научного исследования. Но сначала стоит понять, почему это именно так, ведь принятое на веру может оказаться ложным, и лучше проверить это самому, чтобы убедиться, получить уверенность.

Важной задачей познания является преемственность полученных сведений между поколениями и внутри поколения исследователей. Это предполагает отображение личных знаний (находящихся в виде сложнейших субъективных ассоциаций, зависящих от условий, прогностических вариантов, личных мотивирующих оценок всего того, что составляет личный жизненный опыт) – в некую символьную форму, условно представляющую основу знаний – сведения.

Наука призвана так описывать реальную действительность, чтобы в ограниченных условиях всегда было верно это описание, хотя в других условиях оно может и перестать быть верным (например, механика Ньютона верно описывает действительность для относительно медленно совершающихся изменений).
Наука (точнее ученые - носители науки) занимается описанием наиболее общих закономерностей причинно-следственного характера. Как неизбежное зло, приходится делить это общее на более частные описания, ограниченные предметными областями исследований. В рамках предметных областей такие описания способны иметь определенный смысл у каждого, кто способен воспринять формализованные описания, а вне таких рамок становятся некорректными.
Поэтому наука не занимается объяснениями - т.е. описаниями, предназначенными для какого-то определенного случая: объяснением причины и каким образом эта причина порождает данное следствие. У объяснения слишком узкий круг условий применимости: для несколько других условий оно может оказаться порочным.
Так, в статье Понимание. Умение понимать. Общение. приводится пример из книги А.Брудного:
Главный кораблестроитель британского флота сэр Уильям Уайт, который "открыл эру кораблей волнующей красоты и мощи", докладывал о постройке гигантских линкоров типа "Маджестик". Адмирал Бересфорд все выслушал, "посмотрел морским глазом" и сказал:
— Мы будем тонуть на этих кораблях, а сэр Уильям будет объяснять, почему мы потонули.
В первом же бою "Маджестик" получил пробоины, опрокинулся и затонул.
Бересфорд понимал. Уайт объяснял. Разница весьма велика. Бересфорд чувствовал, что "Маджестик" опрокинется. Он не умел объяснить, почему. Но он знал!
Знание - или понимание более общих причинно-следственных связей, в которых данный случай оказывается частным явлением, - всегда результат личного опыта, результат проверки жизнью множества раз. Оно может и не быть формализовано в словах, способных объяснить, но оно есть в виде более общих и более глубоких, чем любые слова, личных представлений. Такого опыта не было у Уайта.
Объяснив конкретный случай конкретной причиной, он вовсе не обязательно мог бы обеспечить непотопляемость всех других кораблей того же типа. Рамки применимости его объяснения ограничились бы только данным случаем.

Научному описанию соответствует всего два критерия: утверждение, описывающие динамику явления, и границы применимости этого утверждения, если в этих границах описание адекватно реальности. Даже если такое описание делает не ученый, а дядя Вася, рассказывающий пацану, что на слабом ветру прикуривать можно просто заслонив ладонью спичку, то по сути это – самое настоящее научное описание, ограничивающие рамки применимости утверждения не сильным ветром. Теперь пацану предстоит полученные сведения сделать собственными знаниями, научившись прикуривать на слабом ветру и таким образом проверить правильность описания. Авторитет дяди Васи достаточно высок для того, чтобы пробовать научиться именно такому способу, из бесконечного множества других возможных. Но этот авторитет не достаточно высок, чтобы поверить ему так, чтобы, не проверяя даже его действенность, начать распространять метод среди других с горящими от значимости совершаемого глазами, а если метод окажется недейственным находить все новые оправдывающие причины осечек.

Итак, правило: если сделано утверждение, но не оговорена граница его применимости, то это – не научное утверждение. При этом часто граница описываемого задается "умолчательно", контекстом данной предметной области или ее раздела.

С самого детства человек убеждается, что мир далеко не так прост, как поначалу кажется. То, что было понятно и поэтому не страшно, вдруг в каких-то условиях начинает проявлять неожиданные, иногда неприятные свойства. Постепенно вырабатывается некий набор для тестирования нового: посмотреть издалека, осторожно потрогать, но не рукой, а лучше палкой, пошевелить, если ничего не случилось, можно подсесть поближе и т.п. И с жизненным опытом такой набор все более отрабатывается, становится все более надежным. При таком вот изучении возникает знание того как себя ведет предмет в разных условиях и это, фактически, представляет собой научное представление, пока еще не описанное, личное знание. Если описать это в виде текста или просто рассказа в форме: свойство и граница условий (неопределенность слов и фраз всегда присутствует для тех, кто не был обучен языку и понятиям этого описания, не было наведено "мостов понимания"), в которых это свойство проявляется, то это – уже научное описание.

Чтобы разобраться в том, что влияет на приобретение знаний (познание), нужно ясно понимать, что такое знания. Их нет в природе, они есть только в голове у людей в виде личного жизненного опыта. Книги – это не знания, и для любого, кто не владеет заранее обусловленными символами, - не более чем некие предметы на основе целлюлозы. А для тех, кто владеет, - не более, чем понятно или совсем непонятно сформулированные сведения, которые могут быть верными, могут быть ошибочными или понимаются совсем не так, как это хотел автор. Разные люди по-разному понимают прочитанное, как бы "строго" и "точно" оно ни было сформулировано. И чтобы научиться понимать так, как это задумал автор, нужно немалое предварительное обучение точно тому же, чему был обучен и автор. По крайней мере, воспитание в той же или достаточно похожей культуре. Попытка обойти это созданием некоего универсального языка описания реомод, окончилась неудачно, как и попытки строго формализовать знания специалистов с помощью "экспертных систем".

Знания формируются строго индивидуально (Знание как сознательный феномен) по мере того, как человек проверяет сведения на своем личном опыте.

Во время первого столкновения с предметом появляется некая уверенность: позитивная, если опыт был удачным и негативная – при нежелательных последствиях, что определяет дальнейшую мотивацию в отношении этого предмета. Поэтому никакое знание не может быть без личного отношения к нему: негативного или позитивного, и сила этого отношения напрямую влияет на мотивацию поступков. Это – очень важно понимать. Фактически знание предмета – это совокупность прогнозов последствий взаимодействия с ним в разных условиях и обстоятельствах. Понятно, что разные люди, обладающие разными способностями, имеют не одинаковые (до противоположности) отношения – прогнозы.

Взамен первоначальной полной неопределенности возникают прогностические варианты возможных последствий. Если человек неискушен, то эта уверенность сразу может оказаться на уровне веры - предельной значимости (оценки смысла предмета для личности). И только последующие столкновения с предметом в реальности могут  корректировать представления, оценки о нем. Так преодолеваются иллюзии восприятия, которые всегда сопровождают любое восприятие.

Согласно условиям возникновения мотивации, внимание остается на том возможном варианте последствий, для которого произведение значимости на новизну является наивысшим (модуляторная функция) из всех других существующих. Если знание о предмете имеет такую высокую позитивную оценку, которую практически невозможно превысить, то такое знание не может быть скорректировано другим опытом, результат которого имеет меньшую оценку. Человек остается с прежним представлением. И если новый опыт причиняет неудобства, то возникает естественная мотивация обойти эти неудобства или найти приемлемые компромиссы. Верящий человек в этом случае способен очень изощренно находить способы оставаться с прежним знанием.

С другой стороны, верящий человек оказывается в зависимости от своей веры потому, что не может отказаться от нее в силу высокой значимости. Так, если человек верит, что гипнотизер способен несколькими словами овладеть им, то, тот, в ком будет распознан гипнотизер (как правило, по нескольким расхожим признакам: властной внешности, жесткому взгляду, уверенным, завораживающим словам), действительно получит такую власть над человеком потому, что сам человек уж актуализировал свои знания о гипнотизере, восприняв сверхзначимые для него признаки, и тем самым подготовил себя к роли гипнотизируемого, оказавшись в контексте восприятия загипнозизированного (см. Гипнотические состояния). Не только знания о гипнотизере, но многое другое, безоговорочно предвещающее власть над человеком, обладают точно таким же воздействием: лохотронщики, гадалки, ведьмы, экстрасенсы, целители и т.п.

Любая совокупность признаков восприятия, актуализирующая знание о чем-либо, открывает прогнозы о вариантах возможного развития событий, уже испытанных на личном опыте или пока еще не испытанные сведения, имеющие высокую значимость в силу их авторитетного происхождения.

Любое знание, таким образом, напрямую ориентировано на мотивацию, и тот или иной вариант возможных действий будет выбран с приходом пускового стимула: того, что потребует уже немедленного конкретного действия. В зависимости от того каков будет пусковой стимул, будет выбран тот или иной вариант поведения.

Чужой же опыт, полученный как сведения, принятые на веру и приобретенные раньше кем-то в каких-то специфичных для него условиях и возможностях, не подходит для других условий и возможностей, но, принятый на веру, в обход собственного опыта и часто вопреки собственному опыту, приводит к несоответствию реальной ситуации (неадекватности поведения).

В то же время, чужие сведения, проверенные на собственном опыте, могут быть правильно скорректированы, что почти всегда и случается, породив понятие "книжные знания". Действительно, услышанное или прочитанное после испытания на себе окрашивается в другие тона отношения и воспринимается после этого уже значительно по-другому. Просто по рецепту, даже очень тщательно описанному, неискушенный человек не сможет приготовить блюдо, сделать операцию, починить сложный механизм, нарисовать картину, понравиться женщине, победить в единоборстве, стать оратором, сыграть на скрипке и т.п. Всему этому он должен научиться, все более оттачивая свой опыт в этой области, вырабатывая личное знание и уверенность в использовании его.

Поэтому никакое познание (приобретение личного знания, которые, в отличие от сведений – всегда сугубо личные, как в этом уже убедились) не возможно без личной опытной проверки сведения (утверждения, предположения). Но, эта проверка будет происходить в каких-то довольно узких условиях, доступных экспериментатору, и поэтому может не во всем быть избавлена от иллюзий восприятия, в том числе и иллюзий прогностических. Подтверждение же результата многими исследователями в разных условиях и методиках, делает его все более уверенным.

Исследователь вынужден во многом полагаться на авторитетность прежде полученных результатов, затрагивающих его предметную область, но то, на чем он собирается основывать свое дальнейшее исследование – аксиомы, он проверяет сам, приобретая ничем не заменимые знания. В ходе своего обучения, он имел возможность выработать знания, начиная с самых простейших представлений до тех, которые легли в основание его предметной области. Понятно, что в отрыве от такого обучения, он просто не мог бы приблизиться к адекватному познанию, - соответствию реальной действительности.

Те же, кто начинает "исследовать" нечто ранее не изученное, или вообще неопределенное, мистические, в принципе не могут приобретать знания об этом, соответствующие хоть чему-то в реальности. В этом – различие между мистикой и наукой: первая пытается познать, начиная с неопределенного, вторая же всегда начинает познавать с уже хорошо познанного в сторону непознанного.

Основываясь на вере, т.е. на убеждениях, имеющих максимально возможную значимость, невозможно скорректировать эти представления принципиально, если только не понизить их значимость, т.е. отойти от веры. А, значит, процесс познания становится невозможен. Становится возможным лишь все более дополнять предмет веры новыми особенностями, увеличивая неадекватность реальности.

Поэтому наука не занимается такими вопросами как доказательство существования или несуществования Бога, сотворением мира, субъективистскими и мистическими вопросами. Поэтому и "основной вопрос философии" к науке не относится.

Подробно о сущности веры читайте в Доверие, уверенность, вера. Можно условно представить шкалу личного отношения к сведениям, от полной веры до полного неприятия. Основа отношения – значимость, отрицательная или положительная. Ноль шкалы – полное отсутствие такого отношения или знания (неискушенность). Вера – максимальное по силе значимости позитивное отношение. Значит, вера вызывает положительные эмоции, если контекстом восприятия является предмет веры, в отличие от того, что сведения, касающиеся веры, могут рассматриваться в отрицательном эмоциональном контексте (мы можем рассуждать об отвратительном, находясь в хорошем расположении духа и наоборот).
Уверенность проистекает от все более лучшего знания предмета, но допускает возможность коррекции представлений, а вера, имея предельно высокую значимость, уже не допускает коррекции, обучения, сомнения. Поэтому если увидел НЛО, не стоит придать ему статус "без сомнения" и сделать мысль о пришествии инопланетян ("энергоинформационных" или других неопределенных явлений) наивысшей по значимости.

Итак, вера – это 100% уверенность, связанная с высокой позитивной оценкой. И это сочетание поистине убойно в смысле мотивирующей силы. 100% - говорит всего лишь о том, что просто не существует прогностических вариантов, альтернативных основному утверждению. Любые сомнения не могут закрепиться из-за невозможности превзойти столь высокую значимость.

Вера - это всегда – осознаваемое утверждение, хотя оно может и не быть определенным, и даже быть вообще неопределенным, не вербализованным (не представленным в виде каких-то определенных словесных или понятийных символов).

"Вера - не столько знание истины, сколько преданность ей" - Иван Киреевский. И еще говорят, что там, где начинается вера, кончается разум.

Вера всегда мешает познанию нового и препятствует переосмысливанию старого. То, что в детстве, в период доверчивого обучения приносило выгоду при быстрой передаче опыта родителей или лидеров стаи потомству, в дальнейшем начинает играть роль тормоза и заслоняет понимание нового. В норме дети всегда помимо доверия к авторитету в игровом режиме стараются переступать границы веры, и совершают противопоказанные поступки, смотря, что из этого получается. Игра делает возможным временно понизить значимость предметов веры. И это позволяет развиваться дальше, приспосабливаясь к тому новому, чего еще не существовало раньше в опыте авторитетов.

Отсюда вывод: вера не должна сопровождать познание. Исследователь не должен любить свою Идею, свою систему утверждений и описаний реальности, возведя высокий порог ее неприкосновенности. Если ему познание мира дороже, чем любая своя идея, он, в первую очередь, должен попытаться сам найти все возможные ошибки, отсеять иллюзии и предоставить это делать всем заинтересованным (см. Про ошибки). Он должен строго и безжалостно следовать той стратегии, которая позволяет убедиться в корректности своего описания и выделить границы применимости. В противном случае идея превращается в идею-фикс.

Самый же действенный рецепт против таких Идей – принцип, по которому необходимо определить ту проверку, которая могла бы опровергнуть эту идею (принцип фальсифицируемости идей). Если такой проверки измыслить невозможно, то идея должна быть отложена от дальнейшего рассмотрения как не вполне определенная.

У любого человека есть начальное "религиозное чувство", далеко еще не вера, а то, что описал Эйнштейн, когда говорил о Космической религии. Откуда оно, как из него возникает религия и вера – описано в О религии. Это чувство преклоняющегося изумления перед природой, ее красотой и неисчерпаемостью. Оно, а не вера, питает творчество, в том числе и научное творчество. Вера же порождает зависимые состояния.

Опыт многих поколений исследователей, сталкивающихся с заблуждениями, иллюзиями, ошибками в исследованиях, накопил много правил для наиболее эффективной методики исследования, которые сами по себе постепенно описывались в виде науки – методологии исследований.

В частности то, что было сформулировано Оккамом в том смысле, что если описание требует сделать новые допущения (не аксиоматического характера), то нужно поставить такой вариант в самую дальнюю очередь на рассмотрение среди других возможных вариантов. И тогда не будет потеряно много времени на перебор бесконечного числа вариантов, имеющих в качестве искусственных подпорок в обосновании новые допущения (таких вариантов и в самом деле можно измыслить бесконечное количество). Хотя, есть вероятность, что, все же, такое допущение окажется верным, но вряд ли, - в этом случае перед ним в очереди на проверку окажется много других, более правдоподобных вариантов.

Если описание наблюдаемых свойств реальности (причинных зависимостей) с определением условий, для которых оно верно, находит подтверждение у исследователя, то он приобретает уверенность в нем и возводит в ранг проверенной им теории, что позволяет заниматься исследованием свойств реальности уже в более широких рамках условий. Или обобщением нескольких разных описаний, с нахождением их взаимосвязи, что, как и любое другое описание, первоначально – является предположением, требующим экспериментальной проверки этих взаимосвязей.

Никто не исследует мир с нуля, иначе бы он не поднялся выше Маугли (хотя и Маугли немало заимствовал от зверей-родителей) и для передачи жизненного опыта для людей уже давно не достаточно просто показать на примере как Это делать. Поэтому создаются и развиваются языки, которые в символьной форме позволяют передать то, что условились передавать этими символами.

Есть язык, позволяющий понимать друг друга в общей культуре этноса и передавать накапливаемые сведения культуры из поколения в поколение. Есть языки субкультур (в неразвитом состоянии называемые сленгами, жаргонами и т.п.). Есть языки узких субкультур предметных областей исследования.

Все языки не способны передать знания потому, как знания неотделимы (в самом жестком и полном смысле) от личности. Символы способны передать только то, что договорились ими передавать и поэтому сами по себе требуют обучения. Попытки формализовать знания специалистов в виде "'экспертных систем", просто алгоритмизируя их, упорно предпринимаемые три десятилетия в период тотального увлечения созданием "баз знаний", потерпели неудачу (например, Д.Поспелов).

Как правило, большинство символов общего языка культуры у разных людей вызывают разные ассоциации (до противоположности). Это – результат недостаточной определенности символов, недостаточной договоренности. В языках науки такое привело бы к разнопониманию записываемых сведений и невозможности развития направления сообществом исследователей. Поэтому определенность символов языка предметной области хотя бы в рамках научного сообщества – основное и жесткое требование науки.

Требование определенности понятий на уровне формализации сведений приводит к требованию определенности всего описания.

Далее приводятся фрагменты замечательной книги Имре Лакатоса по истории становления научной методологии, с выводами которой пусть не всегда можно согласиться, но это не отрицает их значимость, а лишь поощряет делать уточнения и дополнения.

В. Н. Порус: "Историческое движение науки может быть объяснено как соперничество научных теорий, победа в котором обеспечивается не накоплением подтверждений выдвинутых гипотез, а прежде всего эвристическим потенциалом теории, ее способностью обеспечивать получение нового эмпирического знания, ее научной продуктивностью.

Развитие этого положения впоследствии привело к созданию оригинальной методологической концепции Лакатоса — методологии научно исследовательских программ"

Имре Лакатос Фальсификация и методология научно-исследовательских программ:

Карл Поппер пришел к выводу, что доблесть ума заключается не в том, чтобы быть осторожным и избегать ошибок, а в том, чтобы бескомпромиссно устранять их. Быть смелым, выдвигая гипотезы, и беспощадным, опровергая их, — вот девиз Поппера. Честь интеллекта защищается не в окопах доказательств или “верификаций”, окружающих чью-либо позицию, но точным определением условий, при которых эта позиция признается непригодной для обороны. Марксисты и фрейдисты, отказываясь определять эти условия, тем самым расписываются в своей научной недобросовестности. Вера—свойственная человеку по природе и потому простительная слабость, ее нужно держать под контролем критики; но предвзятость (commitment), считает Поппер, есть тягчайшее преступление интеллекта.

...научная честность требует постоянно стремиться к такому эксперименту, чтобы в случае противоречия между его результатом и проверяемой теорией, последняя была отброшена.

...

... история о том, как неправильно вели себя планеты. Некий физик до-эйнштейновской эпохи, пользуясь ньютоновской механикой и законом всемирного тяготения (N) при некоторых данных условиях (I), вычисляет траекторию только что открытой малой планеты Р. Но планета не желает двигаться по вычисленному пути, ее траектория отклоняется. Что делает наш физик? Может быть, он заключает, что, поскольку такое отклонение не предусмотрено теорией Ньютона, а с упрямым фактом ничего поделать нельзя, то, стало быть, теория N опровергнута? Ничуть не бывало.

Вместо этого наш физик выдвигает предположение, что должна существовать пока еще неизвестная планета Р', тяготение которой возмущает траекторию Р. Он садится за расчеты, вычисляет массу, орбиту и прочие характеристики гипотетической планеты, а затем просит астронома-наблюдателя проверить его гипотезу.

Но планета Р' слишком мала, ее не удается разглядеть даже в самые мощные из существующих телескопов. Тогда астроном-наблюдатель требует построить более мощный телескоп, без которого успешное наблюдение невозможно. Через три года новый телескоп готов. Если бы ранее не известная планета Р' была бы открыта, ученые на весь мир раструбили бы о новом триумфе ньютонианской теории. Но ничего подобного не произошло.

Что же наш физик? Отверг ли он ньютоновскую теорию вместе со своей гипотезой о причине отклонения планеты от вычисленной траектории? Отнюдь! Вместо этого он уверяет, что планета Р' скрыта от нас облаком космической пыли. Он вычисляет координаты и параметры этого облака и просит денег на постройку искусственного спутника Земли, наблюдениями с которого можно было бы проверить его вычисления. Предположим, что установленные на спутнике приборы (возможно, самые новейшие, основанные на еще мало проверенной теории) зарегистрировали бы существование гипотетического облака. Разумеется, это было бы величайшим достижением ньютоновской науки. Но облако не найдено.

Отбросил ли теперь наш ученый теорию Ньютона вместе со своими гипотезами о планете-возмутительнице и облаке, превращающем ее в планету-невидимку? Ничего подобного.

Теперь он уверяет, что существует некое магнитное поле в этом районе вселенной, из-за которого приборы спутника не могут обнаружить пылевое облако. И вот построен новый спутник с другими приборами. Если бы теперь магнитное поле было обнаружено, ньютонианцы праздновали бы головокружительную победу. И снова — увы!

Может быть, теперь уже можно считать ньютоновскую теорию опровергнутой? Как бы не так. Тотчас выдвигается новая еще более остроумная гипотеза, объясняющая очередную неудачу, либо..

Либо вся эта история погребается в пыльных томах периодики и уже больше никем не вспоминается.

Стоит подумать о том, что теория – это всего лишь предположение, в котором убеждены те, кто ее разделяет (как-то сам в ней убедился), а для других она – остается предположением, если только она – не есть непосредственное описание наблюдаемых свойств реальности с определением условий, для которых это описание всегда верно.

Пример очень хорошо иллюстрирует то, как бесконечно долго можно оставаться верным любимой Идее (идее-фикс). И если бы в этом примере применить принцип фальсифицируемости - как метод практически и непосредственно попробовать опровергнуть идею, а такой метод невозможно было бы измыслить при данных обстоятельствах, то следовало бы прекратить развивать эту идею пока не возникнет возможность это сделать более определенно.

Как замечает в тексте Имре Лакатос, в таком виде идея-фикс в принципе никогда не может быть опровергнута с учетом постоянно возникающих надуманных ее оправданий. Она просто оказывается в разряде бесконечно большого числа вариантов возможных предположений, что ставит ее дальше в очередь на рассмотрение. И если только есть более непосредственно описывающее предположение, следует заняться именно им. Но часто бывает так, что создать такое предположение бывает достаточно трудно, это подчас требует нового взгляда, нового уровня понимания и обобщения. Поэтому очень часто бывает, когда исследователи вынуждены все далее углубляться в менее непосредственные описания и их проверки. Что ни в кое мере не дискредитирует принцип безжалостного отношения к своим предположениям, заменяя любовь к идее любовью к познанию вообще.

В этом смысле Имре Лакатос, предполагая движущей силой науки - соревнование исследовательских программ, напрямую противоречит этой мотивации. Все усугубляется тем, что организованная наука по своей сути вынуждает к такому соревнованию и отстаиванию своих идей, часто во что бы то ни стало.

Например, с позиции догматического фальсификациониста, теория “Все планеты движутся по эллиптическим орбитам” может быть опровергнута пятью наблюдениями, следовательно она является научной. Теория “Все планеты движутся по круговым орбитам” может быть опровергнута четырьмя наблюдениями, поэтому догматический фальсификационист будет считать ее еще более научной И уж самой научной будет теория “Все лебеди белые”, опровержимая одним единственным наблюдением. Но при этом ему придется отрицать научность всех вероятностно обоснованных теорий, включая теории Ньютона, Максвелла, Эйнштейна — поскольку никакое конечное число наблюдений не может их опровергнуть.

Поэтому совершенно необходимо для любых утверждений приводить их области использования и тогда все встает на свои места. Описание и Ньютона и Эйнштейна в этом смысле полностью отвечают критерию научности: для них определены области применимости и в этих областях они точно описывают реальность, что подтверждается любыми попытками их использования и выполняет главную задачу научного исследования: дееспособность его использования. При этом у них действенен принцип фальсифицируемости. И все эти теории все более становятся аксиоматическими описаниями, т.е. всегда подтверждающимися фактически в восприятии исследователей, которые из простых сведений этих описаний всем своим опытом получили твердую уверенность в их аксиоматичности.

Невозможно никаким другим способом придать статус аксиоматичности, статус фактического соответствия реальности, кроме как развивая собственный, сугубо личный опыт в этой предметной области. И сообщество таких исследователей образует надсубъективную систему представлений, в контексте культуры которой, пользуясь взаимно согласованным языком символического представления (языком науки), они хорошо и точно умеют понимать друг друга.

Наука является эмпирической в том смысле, что ученый может проверить утверждение на его адекватность реальности, т.е. на своем жизненном опыте (используя свои особенности восприятия, понимания и возможности, личную оценку значимости, получая знание при соприкосновении с реальностью) проверить соответствие ожидаемого по описанию и реальности, убеждаясь в его аксиоматичности (в виде значимости позитивного результата), или поставить опыт, показывающий не соответствие ожидания и реальности.

Разум человека принципиально не способен измыслить то новое, с чем он никогда не встречался. Поэтому не может построить корректно все возможные варианты описания в условиях недостаточности экспериментальных данных, чтобы использовать эти варианты для оценки того или иного предположения. Все методологии, которые надеются на это, оказываются несостоятельными. Этого и не требуется, если исходить, что верное утверждение, для которого определена область применения, будет подтверждаться разными исследователями, подготовленными для оценки результата приобщением к культуре данного научного сообщества, в результате чего это утверждение становится все более аксиоматичным (но никогда на 100% потому, что абсолютного соответствия реальности установить невозможно).

При этом каждое утверждение может быть независимо от других и самодостаточно (исследование, в принципе, может начаться с описания совершенно произвольной части причинных связей реальности), если для него четко определены граничные условия. При расширении границ применимости, утверждения сливаются в более общее описание, в рамках которых каждое из составляющих утверждений остается непротиворечивым в своих граничных условиях и поэтому не может считаться опровергнутым более общим описанием, являясь его частным случаем. Поэтому попытка построить теорию методологии, учитывающую все пути развития теории и все ее ветвления, как это делает Имре Лакатос (этот фрагмент - ниже), не представляется обоснованным.

У человека есть способность творческого построения предположений, на основе ассоциаций с прежним своим личным опытом, которые возникают, чаще всего, неосознанно, но подмечают возможные сходные черты явлений, и когда оценка значимости результата такого сопоставления оказывается высокой, позитивно согласуясь с имеющимися прогностическими вариантами опять же прежнего жизненного опыта, результат сопоставления прорывается в сознание в виде интуитивного озарения – готового предположения, имеющего высокую значимость. Эта его способность неизмеримо более эффективна, чем простой перебор всех вариантов, хотя проигрывает там, где не хватает представлений и понятий. Поэтому величина и разносторонность багажа личного опыта в предметной области исследования и вне ее, напрямую определяет эффективность научного творчества. Соответственно, обладание хорошей мировоззренческой базой является самым важным условием успешной деятельности ученого, подробное обоснование - в статье Мировоззрение.

Почему мы должны стремиться к фальсификации любой ценой? Не лучше ли наложить определенные ограничения на теоретические уловки, которыми пытаются спасать теорию от опровержений?

.... оценка любой научной теории должна относиться не только к ней самой, но и ко всем присоединяемым к ней вспомогательным гипотезам, граничным условиям и т. д., и что особенно важно, следует рассматривать эту теорию вместе со всеми ее предшественницами так, чтобы было видно, какие изменения были внесены именно ею. Поэтому, конечно, нашей оценке подлежит не отдельная теория, а ряд или последовательность теорий.

... “Фальсификация”, как ее понимает наивный фальсификационист (подкрепленный контрпример) не достаточна для элиминации некоторой специальной теории; несмотря на сотни известных аномалий, мы не признаем ее фальсифицированной (а значит, и элиминированной), пока нет лучшей теории.

... честность утонченного фальсификационизма требует, чтобы на вещи смотрели с различных точек зрения, чтобы выдвигались теории, предвосхищающие новые факты, и отбрасывались теории, вытесняемые другими, более сильными.

... так, теория Эйнштейна не потому лучше ньютоновской, что последняя была “опровергнута”, а первая нет: по отношению к теории Эйнштейна известно множество “аномалий”. Теория Эйнштейна лучше, чем теория Ньютона “образца 1916 года”, иначе говоря, знаменует собой прогресс научного знания по сравнению с ньютоновской теорией (то есть теорией гравитации, законами динамики, известным рядом граничных условий, но также и списком известных аномалий, таких как перигелий Меркурия), потому что она объяснила все, что успешно объясняла ньютоновская теория, но при этом в определенной степени объяснила и эти аномалии; кроме того, она наложила запрет на такие явления, как прямолинейное распространение света вблизи больших масс, о чем в теории Ньютона не было ни слова, зато другие хорошо подкрепленные теории того времени такие явления допускали; и, наконец, некоторые фрагменты добавочного содержания эйнштейновской теории были реально подкреплены ранее непредвиденными фактами (например, измерительными данными, полученными при наблюдении полного солнечного затмения).

В то же время, следуя тому же критерию, надо признать, что теория Галилея, согласно которой естественное движение земных тел является круговым, не несла с собой никаких улучшений в указанном смысле, поскольку она не запрещала ничего сверх того, что запрещалось соответствующими теориями, которые Галилей предполагал улучшить (аристотелевская физика и небесная кинематика Коперника).

... Проблема не в том, реально ли “опровержение”, а в том, как быть с противоречием между проверяемой “объяснительной теорией” и “интерпретативными” теориями (выраженными явно или неявно). Можно сказать иначе, проблема состоит в том, какую теорию считать интерпретативной, то есть обеспечивающей “твердо установленные факты”, а какую — объяснительной, “гипотетически” объясняющей их.

В монотеоретической модели мы рассматриваем теорию более высокого уровня как объяснительную, которая должна проверяться фактами, доставляемыми извне (авторитетными экспериментаторами), а в случае расхождения между ними, отбрасывается объяснение.¹²⁵

В плюралистической модели можно решать иначе: рассматривать теорию более высокого уровня как интерпретативную, которая судит “факты”, получаемые извне, в случае расхождения можно отбросить эти “факты” как “монстров”. В плюралистической модели несколько теорий — более или менее дедуктивно организованных — спаяны вместе.

...

Именно ряд или последовательность теорий, а не одна изолированная теория, оценивается с точки зрения научности или ненаучности. Но элементы этого ряда связаны замечательной непрерывностью, позволяющей называть этот ряд исследовательской программой.

В контексте соревнования теорий и исследовательских программ очень трудно найти критерии, по которым возможно судить, что же "лучше", что стоит "отвергнуть", а чему следовать. Такая оценка – сугубо личностная, основанная на системе значимости личности, развиваемой жизненным опытом, и она сама, в виде общепринятых суждений, постоянно меняется в надличностной культуре научного сообщества каждой предметной области исследования.

Часто проблемы в таком судействе возникают оттого, что нет четкого отделения аксиоматической части науки от объяснительной, т.е. предположений. И то и другое свойственно науке. Без предположений трудно или невозможно развивать познание от уже познанного, - от аксиоматики. Предположения вырабатываются с помощью личной творческой интуиции – как наиболее непротиворечивые варианты описаний из возможных, в условиях имеющихся фактических данных. Если аксиоматическое с увеличением уверенности уже приравнивается к моделям (символам), обозначающим свойства реальности (которые могут продолжать уточняться и корректироваться), то предположительное в большей степени еще неопределенно и не вызывает уверенности.

И четкой границы между ними провести нельзя и в этом нет необходимости потому, что научное сообщество, вне зависимости от принадлежности к какой-либо школе, программе и т.п. само, используя системы значимости составляющих его личностей, будет давать оценку предположениям. Для этого будет достаточно использовать только методы, направленные на избегание иллюзий и обеспечивающие эффективное сравнение описания с соответствующими чертами изучаемых явлений.

Проблема опровержения аксиоматики ("интерпретативных теорий") не будет стоять просто потому, что в рамках границ условий явления будут всегда проявлять наблюдаемые свойства, если эти свойства будут выделены без влияния погрешности восприятия (инструментального и физиологического) – как взаимосвязь явлений и его свойств, - в виде моделей описателей этих взаимосвязей. Полная аналогия – организация восприятия личности и обеспечение его адекватности реальности. Эта адекватность поначалу на личном опыте соприкосновения с реальностью проверяется в рамках узких условий, затем корректируется опытом взаимодействия с реальностью в более разнообразных условиях, приводя к обобщающей модели для все более широких рамок условий. При этом инструменты (рецепторы) восприятия могут иметь очень серьезные погрешности, искажения, приводить к иллюзиям, но все корректируется и преодолевается опытом взаимодействия с реальностью. Модели отдельных качеств реальности так же корректируются, если они оказываются существенными в целостном описании общей модели.

При этом важно всегда начинать исследования с уверенной аксиоматики, с хорошо познанного и делать обобщающие предположения в сторону непознанного. Конечно, вместо аксиоматики в процессе построении предположений можно использовать не фактическую, а предположительную, "искусственную аксиоматику" – постулаты и затем пытаться найти соответствие полученному описанию реальности. Никто и ничто не запрещает так поступать. Но это – уже сугубо субъективное творчество, которое имеет шанс никогда не соприкоснуться с реальной наукой. Правда, постулирование бывает подчас единственным методом подбора состоятельного описания там, где непосредственное наблюдение все более затрудняется и о реальности в этой области можно судить лишь по косвенным ее проявлениям. Поэтому этот метод подбора описания нельзя считать не научным, если он изначально уже базируется пусть на косвенных, но вполне достоверно наблюдаемых данных (как постулаты Бора).

К сожалению, рассмотрение вопросов методологии почти никак не исходило из механизмов и особенностей человеческого восприятия, в то время как именно они и определяют саму возможность познания и, соответственно, его методологию.

Если рассмотреть наиболее значительные последовательности, имевшие место в истории науки, то видно, что они характеризуются непрерывностью, связывающей их элементы в единое целое Эта непрерывность есть не что иное, как развитие некоторой исследовательской программы, начало которой может быть положено самыми абстрактными утверждениями. Программа складывается из методологических правил, часть из них—это правила, указывающие каких путей исследования нужно избегать (отрицательная эвристика), другая часть—это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика).

Это – очень интересное замечание, соответствующее механизму оценки личности с помощью положительной или отрицательной значимости, переводящее любое наблюдаемое с помощью оценки в разряд нежелательного или в разряд желаемого – в рамках текущих условий, в границах которых (и только) будет действовать данная оценка. Именно такая оценка позволяет корректировать модели явлений реальности при новых соприкосновениях с ней, все более уточняя их свойства и. соответственно, отношение к ним в тесном контексте практического использования.

Даже наука как таковая может рассматриваться как гигантская исследовательская программа, подчиняющаяся основному эвристическому правилу Поппера. “выдвигай гипотезы, имеющие большее эмпирическое содержание, чем у предшествующих”.

... Отрицательная эвристика ньютоновской программы запрещала применять modus tollens к трем ньютоновским законам динамики и к его закону тяготения В силу методологического решения сторонников этой программы это “ядро” полагалось неопровергаемым. считалось, что аномалии должны вести лишь к изменениям “защитного пояса” вспомогательных гипотез и граничных условий.

Научное сообщество ньютонианцев было убеждено в аксиоматичности основных положений теории, их личный опыт давал им высокую оценку, опытные данные в рамках всех доступных им условий всегда подтверждал их, что, безусловно, давало право считать эти утверждения научно обусловленными аксиоматикой. С тех пор все больше исследователей различных научных сообществ приходили к убеждению в аксиоматичности ньютоновских утверждений, и в настоящий момент они стали общепризнанными аксиомами. Этот процесс явился консолидирующим для разных сообществ, все более сближая их представления.

При этом все мыслимые варианты опровержения были осуществимы, но не давали положительного результата для статических систем (рамки условий), т.е. принцип фальцифицируемости выполнялся. Если бы не последнее, то убеждения в истинности этой аксиоматики пришлось бы пересмотреть.

...положительная эвристика складывается из ряда доводов, более или менее ясных, и предположений, более или менее вероятных, направленных на то, чтобы изменять и развивать “опровержимые варианты” исследовательской программы, как модифицировать, уточнять “опровержимый” защитный пояс.

Положительная эвристика выручает ученого от замешательства перед океаном аномалий. Положительной эвристикой определяется программа, в которую входит система более сложных моделей реальности; внимание ученого сосредоточено на конструировании моделей, соответствующих тем инструкциям, какие изложены в позитивной части его программы. На известные “контрпримеры” и наличные данные он просто не обращает внимания.

Ньютон вначале разработал свою программу для планетарной системы с фиксированным точечным центром — Солнцем и единственной точечной планетой. Именно в этой модели был выведен закон обратного квадрата для эллипса Кеплера. Но такая модель запрещалась третьим законом динамики, а потому должна была уступить место другой модели, в которой и Солнце, и планеты вращались вокруг общего центра притяжения. Такое изменение мотивировалось вовсе не наблюдениями (не было “данных”, свидетельствующих об аномалии), а теоретическим затруднением в развитии программы. Затем им была разработана программа для большего числа планет так, как если бы существовали только гелиоцентрические и не было бы никаких межпланетных сил притяжения. Затем он разработал модель, в которой Солнце и планеты были уже не точечными массами, а массивными сферами. И для этого изменения ему не были нужны наблюдения каких-то аномалий; ведь бесконечные значения плотности запрещались, хотя и в неявной форме, исходными принципами теории, поэтому планеты и Солнце должны были обрести объем. Это повлекло за собой серьезные математические трудности, задержавшие публикацию “Начал” более чем на десять лет.

Таким образом, корректировалась модель системы утверждений в ее практическом приложении, - в точности как это происходит с механизмами организации адаптивного поведения. При этом, вопреки утверждению Имре Лакатоса о "о ненужности наблюдений", уже были достаточно достоверные данные фактических наблюдений, с которыми постоянно можно было сопоставлять развитие модели описания, и эти данные в рамках погрешности измерений допускали такое описание. Если бы допущения о вращении вокруг общего центра вышли бы за границы наблюдаемого, то они не имели бы права на существование. Тезис о ненужности наблюдений – основа метода Аристотеля, который мог, исходя из неких сделанных им "логических" выводов, утверждать, что у мухи восемь ног, а у женщины зубов меньше, чем у мужчины.

Время, необходимое для того, чтобы научное сообщество оказалось вполне убеждено в аксиоматичности описания приводит к тому, что убеждение сообщества формируется с большой задержкой, значительно позже, чем совершались "решающие эксперименты", подтверждающие описание, что показывает на многих примерах Имре Лакатос.

Я, надеюсь, показал, что все эти теории скороспелой рациональности — и мгновенного обучения — ложны. В этой главе на примерах показано, что рациональность работает гораздо медленнее, чем принято думать, и к тому же может заблуждаться.

Книга Имре Лакатоса очень наглядно, на конкретных примерах показывает развитие идей научной методологии и почему именно она стала такой, какая она есть сегодня.

Исследователь – личность и сообщество исследователей, объединенных общей культурой познания, в силу определенных адаптивных механизмов поведения, следуют отточенной их личным опытом исследований методике (знаниям), которая приводит к наиболее эффективным результатам, если уровень этих знаний столько же высок, как уровень "чисто" профессиональных знаний. И эти знания не формализуются принципиально. Но можно попытаться описать наиболее общие принципы, которые помогут сформировать эти знания, развивая личный опыт.

1. Начинать исследования нужно, имея уже совершенно точно установленную фактическую базу – аксиоматику и никогда – на основе неопределенных, неисповедимых, туманных основаниях. Такой основой могут служить и субъективно выбранные постулаты, но это предполагает отрыв от реальности последующих построений в надежде все же найти им соответствие, или же постулаты заранее заменяют неизвестные пока, но интуитивно предполагаемые некие факты, которые, в случае хорошего соответствия описания реальности, можно будет считать все более аксиоматичными.

Так, даже почтенная блондинка Альбина Наиновна  знает, что не стоит пытаться сварить кашу с совершенно незнакомым мужчиной, - результат окажется совершенно не предсказуемым. И гораздо надежнее будет, если она лучше попытается узнать своего мужа.

2. Для всей аксиоматики и для любого последующего описания (утверждения) необходимо четко определять границы их применимости.

Так, безусловно муж Альбины Наиновны (АН) мерзавец потому, что, случается, пользуется тем, что она блондинка, но он - мерзавец только в этом случае, и не представляет себе жизни без АН, часто нежен и защитит от любой невзгоды. Последнее также верно только в определенных границах.

3. Среди всех возможных вариантов предположений нужно в первую очередь рассматривать и проверять тот, который использует уже известные, понимаемые причинные связи, наиболее правдоподобен (принцип Оккама), а не те, которые кажутся более привлекательными. И только если после всех строгих проверок этот вариант оказывается не верным, переходить к следующему из правдоподобных. В самом деле, если начинать рассматривать с самого невероятного, а число вариантов объяснения всегда бесконечно, то просто никогда не удастся найти верный вариант. Даже если нет возможности проверки, а вынести суждение необходимо, то, естественно, у более правдоподобных вариантов неизмеримо больше вероятности оказаться реальными.

Если описание требует сделать новые допущения (не аксиомы), то нужно поставить такой вариант в самую дальнюю очередь на рассмотрение среди других возможных вариантов.

Так, когда муж АН после работы возвращается за полночь без предупреждений и возможности связи с ним, не стоит первыми рассматривать варианты его похищения инопланетянами или службой безопасности Земли как международного агента. Гораздо вероятнее, что он встретил друга и еще вероятнее – подругу, - в большинстве случаев будут оправдываться именно такие варианты.

4. Исследователь должен любить не свою идею, а сам путь познания, и всегда стараться находить возможность фальсифицировать идею, предлагая опыт, который мог бы ее опровергнуть. Он должен сам пытаться найти все возможные причины несостоятельности идеи, проверить все возможные слабые места. Он не должен обманываться в отношении своей идеи. Развивая свое направление в предметной области науки, исследователь вписывает новое в уже хорошо познанное, в первую очередь сначала убеждаясь сам в этом, и поэтому вопрос о несоответствии аксиоматики, его идея должна оказываться самым последним в очереди рассматриваемых вариантов. Нет ничего более жалкого и тупикового, чем идея, ставшая идеей-фикс.

Любой вид личной заинтересованности в продвижении теории, метода, идеи несовместим с наукой (См. также Наука несовместима с коммерцией и Аналитическое мышление подавляет веру в Бога

АН прекрасно знает, что невозможно полагаться на искренность чувств своего мужа, да и на свою, если это связано с ожидаемым подарком или еще чем-то желанным. Тут часто желаемое принимается за действительное.

5. Исследователь в первую очередь сам убеждается в достоверности своих описаний и представляет точную методику их проверки для научного сообщества. Воспроизводимость конкретных результатов эксперимента является обязательным принципом, обеспечивающим возможность проверки и убеждения других исследователей, иначе эти данные так и остаются субъективными.
Только после того, как сообщество в целом так же окажется убежденным в достоверности описания, оно способно быть носителем научного знания в уже более обобщенном, дополненном виде и использовать его для дальнейшего развития другими членами сообщества.

6. Каждое утверждение может и должно быть независимо от других и самодостаточно (исследование, в принципе, может начаться с описания совершенно произвольной части причинных связей реальности), если для него четко определены граничные условия. Так как достоверное утверждение является описание реальности, то речь идет только о терминах (символах), которыми это описание передает свойства реальности. Поэтому можно описывать свойства вещества, не зная еще его глубинных свойств и основ. Этот принцип полностью соответствует принципу организации восприятия личности.

7. Величина и разносторонность багажа личного опыта в предметной области исследования и вне ее, напрямую определяет эффективность научного творчества. Поэтому необходимо для каждого уровня исследования быть подготовленным для хорошего понимания его основ – аксиоматики и всего, что так или иначе может затрагивать эту предметную область для возможного обобщения.

Как это ни обидно, но непутевый муж АН оказывается гораздо более способен помочь дочери разобраться в школьных задачках и вопросах, которых стали какие-то совсем не такие как были у нее в школе...

8. Очень важным является определение погрешностей инструментов восприятия, искусственных или естественных (что не имеет принципиальной разницы), чтобы можно было отделить глюки от наблюдаемого реально. Без этого можно запросто фиксировать, например, такие "явления" как аура и наблюдать самые фантастические "эффекты". Определение погрешностей и других свойств инструментов восприятия настолько важно, что существует специально для этого очень серьезно разработанная наука метрология. Примером может послужить книга Ананченко В.Н., Гофман Л.А. Теория измерений (архив 1 мб.)

Да, АН убеждена, что видит именно ауру вокруг телевизора, когда смотрит чуть в сторону экрана и не фокусируя зрение.

9. При сборе данных очень важна корректная статистика. Недопустимо собирать только положительные результаты и отбрасывать отрицательные, - это путь к подтасовкам типа Живой воды Масару Эмото. Использование понятия вероятности должно быть корректно. Недопустимо смешивание вероятностей разных явлений, - это приводит к утверждениям типа, что вероятность возникновения кошки (или любого другого произвольного предмета на Земле) имеет нулевую вероятность из-за бесконечной невероятности цепи совпадений, приведших к образованию такого результата. Об этом подробнее – в Теория невероятности.

И все-таки, с АН гораздо чаще случается хорошее, чем плохое, а иногда происходят такие чудесные, ничем не объяснимые совпадения, что невольно призадумаешься...

10. Определенность символов языка предметной области и определенность всего описания – основное и жесткое требование науки.

АН давно убедилась, что совершенно недостаточно на словах объяснить мужу как готовить яичницу в дни, когда она уезжает к маме. Пришлось показывать и потом еще его самого заставить жарить. Только тогда он перестал делать явные глупости, вызвавшие у АН столько справедливого негодования.

11. Системность формализуемых представлений - обеспечивает адекватную объективной реальности модель понимания.

Некоторым людям бывает очень трудно подступиться к какой-то проблеме из-за того, что они не видят, что в ней главное. Они пробуют одно, другое, но понимание сути проблемы ускользает. У таких людей не наработан навык выделения главной сути явлений - ее системы. Системный стиль мышления нужен не только ученым, но и любым людям, которым приходится решать жизненные проблемы. И можно наработать навык мыслить в контексте выделения главной сути в явлениях. В народе говорят про таких людей: он умеет видеть главную суть. Об этом подробнее – в Системное мышление и формализация.

Можно было бы выделить еще какие-то принципы, подразделять и развивать их. Это было бы все больше уточнение методологии науки, но здесь такой задачи не ставится.

Интересно, что большинство из всех этих принципов настолько очевидны даже для АН, что она недоумевает, зачем ей это еще нужно повторять. Однако, вновь и вновь в жизни, уже после совершившегося, с запоздалыми мыслями вспоминается то, как нелепо и поспешно все произошло, а, казалось бы, чего стоило вовремя быть более осмотрительной!.. :)

Перечисленными основами методов исследования стараются руководствоваться те, кто хочет это делать эффективно. Назовем это основами научной методологии. А пункты 1,3,4.5,10 - непосредственно обосновывают разумный скептицизм - как эмоциональный контекст оптимального стиля исследования.

Признаки не научности (в том числе в научно-популярной публикации) предлагаются в виде теста, где эти критерии перечислены, имеют свой вес и при наборе могут превысить 100% оценки ненаучности.

Критериям научности был посвящен "Круглый стол" в Институте философии и права СО РАН, Новосибирск:

Открывая наш Круглый стол, я хотел бы сделать весьма краткое описание того, что можно считать характерными чертами псевдонауки как таковой, в отличие от стандартно понимаемой науки. Я заимствовал перечень подобных черт из превосходной книги Джона Касти "Утерянные парадигмы". Вот его список с комментариями.

Анахронизм мышления: Чудаки и псевдоученые часто обращаются к устаревшим теориям, от которых уже много лет, иногда столетий, отказалась наука, признав их неадекватными. Хорошим примером подобного рода обращения к устаревшим теориям является креационизм, которые возражают против эволюционной теории, апеллируя к теории катастроф. При этом ими утверждается, что геологические данные поддерживают теорию катастроф, а не однородную теорию геологической активности, которая ими ассоциируется с эволюционной теорией. Вся эта аргументация анахронистична, поскольку предполагает, что полемика между взглядами об однородном развитии и теорией катастроф до сих пор является актуальной.

Поиск чудес: Ученые не заняты поиском всякого рода аномалий. Они не отвергают некоторую теорию в пользу другой теории только потому, что последняя объясняет аномальный эффект. В то же время псевдонаука полностью поглощена загадкам и таинственным происшествиям, будь то НЛО, Бермудский треугольник, и пр. Основной принцип псевдонауки при этом заключается в том, перефразируя слова Шекспира, что "есть гораздо больше вещей на свете, чем об этом подозревает "официальная" наука". При этом исповедуется методологический принцип, согласно которому все, что может казаться таинственным, следует рассматривать таковым.

Апелляция к мифу: Псевдоученые часто используют следующий прием в своих построениях. Берется некоторый миф и рассматривается в качестве объяснения происходящих явлений. Изобретаются гипотезы с постулированием таких условий, которые имели место в прошлом и перестали существовать к настоящему времени. Миф рассматривается как свидетельство в пользу этой гипотезы, и утверждается, что подобное подтверждение мифом гипотезы имеет такой же статус, какой имеют геологические, палеонтологические или археологические свидетельства.

Неопровержимые гипотезы: Если есть некоторая гипотеза, всегда должна существовать возможность ее опровержения. Если таковых возражений быть не может в принципе, тогда такая гипотеза не может быть названа научной. Но псевдонаука полна таких неопровержимых гипотез, которые не подлежат фальсификации.

Ложное сходство: Псевдоученые часто утверждают, что лежащие в основе их теорий принципы уже являются частью стандартной науки, и рассматривают себя не как революционеров, а как бедных пасынков этой науки.

Объяснению по сценарию: Общепринятой практикой в науке является рассмотрение сценариев для объяснения феноменов в отсутствии достаточного числа данных для точного воспроизведения процесса (например, происхождение жизни или вымирание динозавров). В науке такие сценарии должны быть совместимы с известными законами и принципами, даже косвенным образом. Псевдонаука часто предлагает в качестве объяснения один лишь сценарий, без всякой поддержки его со стороны законов или принципов.

Следование буквальной интерпретации: Псевдоученые часто обнаруживают себя тем, как они обращаются с научной литературой. Они полагают, что любому утверждению любого ученого можно придать произвольную интерпретацию, точно так же, как это делается в литературе и искусстве. Такие произвольные интерпретации могут быть тогда использованы против других ученых. Псевдоученые концентрируют свое внимание на словах, а не на фактах и резонах, фигурирующих в научной литературе.

Отказ от ревизии: Псевдоученые гордятся тем, что никогда не оказываются неправыми. Именно по этой причине опытный ученый ни под каким видом не вступает в полемику с псевдоученым. Но иммунитет к критике еще не есть гарантия успеха. И псевдоученые рассматривают спор не как механизм научного прогресса, а как упражнение в словесных битвах.

Более радикально, в отношении тех, кто намерено занимается фальсификацией науки, описаны критерии в статье Об авантюристах, фальсификаторах и мошенниках.

Так как же все это можно применять в повседневной жизни?

Подавляющее большинство людей, в том числе и занимающихся наукой или пребывающих около науки (и даже специалисты-профессионалы) имеют расхожие представления о научной методологии, что видно на примере одного из огромного числа подобных обсуждений на форумах и блогах: Всегда интересовало, что происходит в мозгу во время ОСов :) их суждения по сути противоречивы, вздорны, поверхностны, они занимаются лишь бесполезными (мягко говоря) разговорами. Причина – непонимание того, о чем здесь говорилось... :)

А если посмотреть на методологию еще в плане научных исследований, то многое стоит переосмыслить и учитывать в том, какое положение сложилось в организованной науке :) особенно то, что касается необходимости авторитетного подтверждения, обладающего неким неоспоримым преимуществом при рассмотрении результатов исследования. С одной стороны понятно, что тот, кто зарекомендовал себя корректно проводимыми исследованиями, тем самым должен иметь большее доверие у научного сообщества, а его работы - большой значимостью и приоритетом в очереди на рассмотрение, но никак не авторитет, предполагающий безусловное доверие и даже веру. Но с авторитетом организаторы науки расстаться не могут принципиально, иначе перестанут во многом быть организаторами. И .т.д. :)
Вопрос, непосредственно касающийся первого: насколько в сложившихся научных теориях стоит принимать хотя бы в первом приближении на веру идеи при изучении предмета начинающими исследователями? Учитывая то, что по мере развития предметной области возникают множество предположений, которые с немалым трудом уступают давлению новых фактов, накапливаются целые пласты субъективного и авторитетного понимания, которые становятся серьезным препятствием новому взгляду.
Это вовсе не значит, что новый человек, еще не изучив предмет, способен по-новому взглянуть на вещи и сказать то, от чего все раскроют рот в восхищении. Такое возможно только на самом начальном уровне развития предмета. Но это значит, что очень стоит особый упор делать на восприятие фактических результатов исследований во всей доступной полноте, и как можно меньше обращать внимание на их интерпретацию. Такой свежий взгляд с позиции всего накопленного имеет шанс сформировать наиболее верное обобщение, не зависимое от уже существующих, конечно, при условии достаточно высокой общей мировоззренческой подготовки.

Вот теперь, прочтя эту статью, можно стать безупречным методологически и все встанет на свои места? Нет :) потому, что просто прочитать сведения, это - не значит обрести знания, это – лишь начало пути, но бывает так важно увидеть это начало :)

Продолжение - в статье Научная методология против иллюзий восприятия и в статье Эвристика.
Некоторые выводы - в статье Имею свое мнение.

Дополнительно: